Читаем Ключи Марии полностью

Вспоминая произошедшее с ним за последнее время, он пытался выстроить все события четко и логически понятно, он хотел, чтобы эти события сами разобрались по значимости и хронологии, как школьники, которым дали команду разобраться по росту. Он хотел в результате увидеть более четко и понятно завтрашний день, ведь именно прошлое определяет будущее, а не наоборот. Он хотел найти в своем недавнем жизненном опыте подсказку об опасности, о беде, которая придет с востока, упомянутой и стовосьмилетним археологом Польским на острове Андрос, и монахом, проводившим их вниз в пещеры, а потом выведшем их оттуда уже без Рины-Марии.

Но, как ни старался, никоим образом Олег-Ольгерд не мог предвидеть того, что с ним вот-вот случится. Фантазии человеческой не хватило бы для того, чтобы предвидеть, как приближающиеся с невероятной скоростью драматические события изменят саму жизнь вокруг, перевернув безжалостно и его мир, и его собственную жизнь. Может, предвестником этих грядущих событий стало мысленное беспокойство о своих самых близких, о своих родителях, живущих в Чернигове. Странным образом к мыслям о родителях присоединились мысли о Рине. Мысли совсем другого толка, мысли бессловесные, наполненные только теплом и чувством.

– Кажется, я ее люблю, – признался себе неожиданно Олег-Ольгерд. – Только любовь моя к ней не требует ответности. Она жива и сильна до тех пор, пока безответна. Безответная любовь сильнее любой взаимной. Сильнее и яростнее. Если человек осознает силу собственной любви, смиряется с ней, понимает, что эта любовь неизлечима, он начинает ее беречь. И беречь от нее тех, кого любит. Чтобы не разрушить их мир, не ворваться в их мир, как война, выходящая из-под контроля воюющих.

Эти странные, но такие вдруг понятные мысли успокоили Олега-Ольгерда и приблизили сон. Он опускался в этот сон под нарастающий топот сотен бегущих коней. Этот топот вызвал на его лице улыбку бесстрашия.

<p>Примечания</p>

С. 14. Бетсата – купель в Иерусалиме, она же и Овечья, состоит из двух бассейнов, один из которых, наполняется ежегодными дождями, другой же имеет удивительным образом окрашенную в красный цвет воду из-за того, что там мыли овец, которых приносили в жертву, от чего и называется: Овечья, Евсевий Кесарийский.

C. 45. Пелчинская – позже – Дзержинского. На этой улице находилось здание НКВД, во время немецкой оккупации – гестапо, а после войны – снова НКВД и КГБ.

С. 45. Рудницкий Михайло (1889–1975) – украинский общественный деятель, литературовед, критик, писатель, переводчик. С 1944 г. возглавлял кафедру английской филологии во Львовском университете имени Ивана Франко, до 1947 г. занимал должность декана факультета иностранных языков.

C. 66. Академическая улица – проспект Тараса Шевченко.

C. 66. Гетманские Валы – проспект Свободы.

C. 66. Ягеллонская – улица Владимира Гнатюка.

C. 69. Розенберг Людвик (1894–1940) – военный и политический деятель еврейского происхождения. В 1914–1916 годах воевал в Легионе УСС. Член КПЗУ, отстаивал национальные идеи. Был узником польского концлагеря Береза-Картузская. Во время советской оккупации Галичины расстрелян во Львове.

C. 69. Рудык Степан (1890–1939) – украинский политический деятель, член Коммунистической партии Западной Украины. Редактировал во Львове в 1923–1931 годах литературно-политический ежемесячник «Культура». Был арестован и расстрелян НКВД в 1939 году из-за проукраинских взглядов.

C. 76. Ваврик Василий (1889–1970) – писатель, литературовед, писал на русском языке. После войны преподавал русский язык во Львовском университете.

С. 78. Михаил Грушевский (1866–1934) украинский общественный и политический деятель, историк, председатель Украинской Центральной рады, профессор Львовского университета (1894–1914), член Чешской академии наук и искусств, академик ВУАН и Академии наук СССР, член НТШ

C. 79. Ренан Жозеф Эрнест (1823–1892) – французский эксперт древних языков и цивилизаций Ближнего Востока, писатель и философ, автор исторических трудов о раннем христианстве.

C. 140. Кульпарков – название берет начало с XVIII века от поместья Гольдбергоф, позже там построили больницу для умалишенных.

C. 151. Хомяк Михаил (1905–1984) – украинский журналист, юрист, общественный деятель. Во время войны редактировал газету «Краковские Известия». Дед министра иностранных дел Канады Христи Фриланд, тесть историка Дж. П. Химки.

C. 174. Штирнер Макс (1806–1856) – немецкий философ-идеалист, основатель анархического индивидуализма, один из тех, кто опередил идеи нигилизма, экзистенциализма, психоанализа и постмодернизма.

C. 404. Мишигин копф – дурная голова.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза