Конструкторы

Ну, а ещё что? А ещё — воспоминания. Человеку, не знавшему одиночества и досуга и вдруг оказавшемуся прикованным к больничной койке всерьёз и надолго, неизбежно приходят мысли о прожитом и пережитом, воспоминания о том, что было светлого и не очень светлого в промелькнувшей птицей быстротечной жизни.

А вспоминается обычно далеко не самое важное: тихая речка, в которой когда-то ловил пескарей и научился плавать. Рощица вблизи родного села, в которой больше кустов, чем настоящих деревьев, но много светлых полянок, а в глубине есть таинственное, поросшее осокой озеро с тёмной водой, где загадочно гукают водяные быки и, говорят, живёт водяной… Летнее небо, очистившееся от тёмных туч и полыхающее от края до края многоцветной радугой… И многое-многое другое, что, оказывается, хранит для чего-то перегруженная полезными знаниями память.

Михаил Ильич, вероятно, не раз вспоминал, каким он был на заре жизни в глухой ярославской деревеньке Брынчаги на берегу тихой речки близ древнего как сама Русь, города Углича. Никому в Брынчагах, конечно, и в голову не могло прийти, что Миша Кошкин не будет пахарем, как его дед, или рабочим, как отец. Ничего в этом отношении не меняло и учение в Москве. Ученичество у кондитера вряд ли существенно отличалось от такового у сапожника или скорняка. И знаменитый Ванька Жуков, написавший слёзное письмо «на деревню дедушке», был для Миши Кошкина не просто литературным героем, а братом по судьбе. Так же, как, кстати сказать, и для своего однофамильца, ученика скорняка Егора Жукова, будущего выдающегося полководца.

Не бывать бы им ни полководцами, ни главными конструкторами, если бы не грянул в России великий переворот, круто повернувший миллионы судеб. Михаил Кошкин принадлежал к поколению, у которого с грозными годами революции и гражданской войны совпала юность — пора становления и выбора, пора смелых решений и больших надежд. Выбор Кошкина не был ни случайным, ни неожиданным: молодой московский рабочий в восемнадцатом добровольно вступил в Красную Армию, а в девятнадцатом стал членом партии большевиков. На фронте под Архангельском, а потом под Царицыном был политбойцом.

О своём боевом прошлом Михаил Ильич вспоминал редко, рассказывал скупо. Многие считали, что на фронте он был комиссаром, но это не совсем так. Политбоец — не комиссар, политбоец — рядовой красноармеец-агитатор, обязанный вести за собой беспартийных, первым подниматься в атаку, брать на себя выполнение самых трудных боевых заданий. Похоже на комиссара, но всё же — рядовой солдат партии. Говорили также, что Сталин и Ворошилов знали Кошкина ещё по Царицыну.

Впрочем, это, скорее всего, легенда, родившаяся позднее в людской молве о необычной судьбе Михаила Ильича. Необычного в ней и в самом деле было много, но случайного ничего нет. В 1921 году бывшего политбойца направили на учёбу в Коммунистический университет имени Я. М. Свердлова — конечно, не случайно. Университет и создан был специально для таких вот получивших боевую закалку молодых коммунистов из рабочих и крестьян, чтобы дать им марксистско-ленинское образование, подковать их теоретически. А потом, после окончания университета, М.И. Кошкин — красный директор кондитерской фабрики (по специальности!) в Вятке, затем директор совпартшколы, а там — тоже неслучайное, конечно, — выдвижение на работу в губком партии. К тридцати годам он — заведующий отделом агитации и пропаганды в Вятском губернском комитете партии, член бюро губкома… Казалось бы, путь определился. И вдруг — крутой поворот, который непросто объяснить.

Вспоминая прошлое, Михаил Ильич, несомненно, не раз возвращался памятью к тем дням осени 1929 года, когда неожиданно для многих из ответственного работника губкома превратился в студента-первокурсника индустриального института.

Внешне всё выглядело обычно — направлен на учёбу в счёт парттысячи (то есть по известному постановлению ЦК партии о направлении в индустриальные вузы тысячи коммунистов; направлено было девятьсот восемьдесят шесть). Начиналась индустриализация страны, нужны были кадры («кадры решают всё»), вот и мобилизовали на учёбу, как когда-то на фронт. Михаил Ильич и сам иногда в шутку говорил, что в инженеры он попал по мобилизации. Но это было не совсем так, а точнее — совсем не так.

…Председатель комиссии губкома сказал прямо: «Не вижу оснований, товарищ Кошкин». Человек пожилой, из рабочих, не шибко, по его же словам, грамотный, но твёрдый в своих мнениях и решениях, он привёл, казалось бы, неоспоримые доводы:

— Ты, товарищ Кошкин, — прирождённый партийный работник. Владеешь главным нашим оружием — словом. Выступаешь перед людьми отменно хорошо. Умеешь организовать массы. Выдвинут на работу в губком — года ещё не прошло. Это понимать надо. Да и поздно тебе в студенты — семья на шее.

— Но я очень хочу учиться. Стране нужны образованные специалисты.

— И образование необходимое ты имеешь — университет окончил. Дай бог каждому из нас такое образование. — Жёстко, как серьёзный упрёк, бросил: — На всю пятилетку от активной работы хочешь уйти!