Ковчег Могущества

Далее, если удавалось преодолеть страх и миновать темнокожих маджаев-нубийцев, взорам номархов или сегеров открывались сразу несколько галерей, по которым без устали сновала многочисленная прислуга и важно прохаживались самоуверенные царедворцы и знатные просители, дожидавшиеся аудиенции у главного распорядителя дворца.

Галереи были обрамлены садом, где среди деревьев тут и там виднелись портики, призванные защищать обитателей дворца от дневного зноя, а также позволявшие уединиться для приватной беседы. По всему периметру портиков стояли кадки с карликовыми акациями и пальмами, апельсиновыми деревьями и древовидными алоэ. Ярко-оранжевые тигровые лилии, благоухавшие на клумбах, наполняли раскаленный воздух приторно-сладким ароматом, от которого начиналось вскоре легкое головокружение.

Небольшой, но чрезвычайно живописный сад заканчивался дверью, ведущей в приемный зал, свод которого поддерживался двенадцатью колоннами. В зале царила прохлада. Окна, расположенные почти под самой крышей, спасали обитателей дворца от изнуряющей жары и палящего солнца.

Стены приёмного зала были украшены несколькими искусными композициями. Так, одну из стен полностью занимала картина, изображавшая запряженную двумя конями и мчавшуюся во весь опор колесницу, в которой, прицеливаясь из лука, стоял в полный рост фараон Аменхотеп III. Ленты конской сбруи развевались от бешеной скачки, а перед колесницей лежали поверженные фараоном враги и звери. Фигуры неприятеля, изображенные на дальнем плане, висели на холмах, пронзенные египетскими стрелами. Там же лежали вповалку убитые лошади и опрокинутые колесницы. Верный пес фараона яростно грыз одного из врагов. За колесницей фараона неслись в три ряда – тоже на колесницах – его верные воины и охотники.

Ещё совсем недавно эта композиция прославляла ливийский поход Тутмоса IV. Ни для кого не было секретом, что Аменхотеп, несмотря на свой достаточно уже зрелый возраст, так и не стяжал воинской славы, и потому, как и в случае с пилонами, облик умершего фараона был просто переписан рукой опытного придворного художника под его преемника. Так что теперь со всех стен приёмного зала на сегеров и номархов гордо взирал сам Аменхотеп.

Противоположную стену, вдоль которой во множестве были установлены скамьи с разбросанными по ним мягкими подушками (дабы каждый обитатель дворца мог насладиться отдыхом и прохладой), украшала композиция, изображавшая группу львов и львиц. Три крупных льва и один львенок были уже убиты, в лапу одного из животных впилась зубами собака. Львица отчаянно пыталась спастись, но её низко опущенный язык и количество стрел, пронизывающих тело, свидетельствовали о смертельном ранении. Разъярённый лев, последний оставшийся в живых из стаи, мчался навстречу колеснице фараона, а тот уже хладнокровно натягивал тетиву лука. Идея композиции была понятна: меткий удар стрелы непременно сразит хищника наповал.

В центре зала, отделанном искусной мозаикой из белых, голубых и розовых лотосов, расположилась группа сановников, неспешно обсуждающих государственные дела.

Неожиданно со стороны отдаленных покоев послышались звон систр[25] и бряцание оружия. Спустя несколько мгновений в зал, в окружении охраны, слуги внесли паланкины, в которых восседали фараон Аменхотеп, царица Тея, их сыновья Тутмос и Эхнотеп, дочери Сатамон и Бакетамон[26]. Никого из присутствующих сия процессия не удивила: солнцеподобное семейство ежедневно, именно в это время суток, отправлялось в храм Хепри-Ра-Атума для совершения вечернего бдения.

Царедворцы дружно пали ниц, ведь многие из них зачастую специально дожидались появления божественной четы, чтобы лишний раз выказать коленопреклонением всецелую свою преданность и безграничное почтение.

Если Тея хотя бы бросила беглый взгляд на распластавшуюся на мозаичном полу толпу подданных, то Аменхотеп, утомленный государственными заботами, не удостоил их даже этого. Он лишь слегка кивнул своему преданному чати Хану, приказав тем самым следовать к дворцовым воротам через центральную галерею.

Минутами позже пышная процессия, состоявшая из множества паланкинов и плотно окруженная телохранителями гвардии Мефри[27], покинула дворец и свернула на дорогу, ведущую к храму Солнца.

* * *

В храме Солнца поклонялись сразу трём его ипостасям: Хепри – утреннему солнцу, олицетворением которого служил священный жук-скарабей, богу Ра – дневному небесному светилу и, наконец, аналогу заката демиургу Атуму – творцу всего живого на земле и прародителю самого Ра. Дорога к храму пролегала по тенистой аллее, окруженной с обеих сторон рослыми акациями, поэтому на протяжении всего пути членов божественного семейства сопровождал приятный аромат бледно-лимонных цветков этих чудесных растений. Даже когда процессия свернула на выложенную тёмно-красным гранитом дорожку, ведущую к храму, всех её участников ещё продолжали преследовать нежные акациевые флюиды…