Крысолов

Иванов закурил, выпуская кольца дыма. Он ждал. Он прекрасно видел, какие душевные переживания обуревают сидевшим напротив человеком.

— Не нужно, чтобы вы доносили, на это у меня есть другие люди, — Иванов решил подтолкнуть Малиновского к принятию нужного ему решения. — Вы будете давать мне общую информацию, и только. От сотрудничества со мной вы только выиграете. И ваша семья, — многозначительно добавил Иванов. Да и в камере… сидеть с таким элементом… да-с, это я вам скажу, мало приятного… Да они ведь чего доброго и испортить вас могут, а потом повесят, а скажут — сами не выдержали…

Малиновский покрылся липким потом. Он опустил голову и тихо, чуть ли не шепотом, произнес:

— Я согласен.

На другой день всех арестованных перевели в Мясницкий полицейский дом и, продержав некоторое время, освободили. Социалисты разъехались. Малиновский перешел на работу на городской электрический трамвай. Охранка его не трогала. Казалось, вся история, произошедшая с ним, так и закончилась.

Но вот на горизонте появился Иванов, сообщивший, что новому осведомителю дали кличку Портной.

5 июля 1910 года Малиновский сделал свое первое донесение.

Париж

Париж очаровал Владу. Она беспрерывно бродила по улочкам этого города любви. Влада считала, что только так можно называть Париж. Но газеты называли его городом-светочем. В этом была правда. Большие Бульвары были ярко освещены.

Эйфелева башня еще порождала споры: еще жили современники и единомышленники Мопассана, считавшие, что она изуродовала город. А вот молодым художникам она нравилась.

Влада бродила по набережным Сены, рылась в ящиках со старыми книгами. Букинисты казались ей еще более древними, чем томики в кожаных или пергаментных переплетах.

По Парижу можно было ходить в любом наряде, делать все, что угодно. Весной устраивался бал учеников Художественной академии: по улицам шествовали голые студенты и натурщицы.

Влада посещала множество кафе. Сюда приходили, чтобы встретить знакомых, поговорить о политике, посудачить, посплетничать.

Влада приходила в кафе и знакомилась со всеми. Так в кафе на авеню д`Орлеан, неподалеку от Бельфорского льва, она познакомилась с Владимиром Ульяновым и Надеждой Крупской, когда те пили пиво. Именно Владимир уговорил ее приходить в это кафе на собрания большевиков.

Но Влада любила также приходить еще и в другое кафе. Это было кафе Ротонда. Здесь и началась криминальная трагедия, поразившая всю Европу и Новый Свет.

май 1910 года

Париж, кафе Ротонда

Влада выбрала место у окна и пила кофе. Ей нравилось бывать здесь, у нее здесь появилось много знакомых, она запросто болтала с Пикассо, перебрасывалась шутками с Волошиным, долго беседовала на философские темы с Белым.

Влада поприветствовала знакомых, и вдруг кто-то легко коснулся ее руки.

Напротив нее присел высокий, красивый черноволосый мужчина, с бледным, чуть голубоватым, гладко выбритым лицом и мягкими, ласковыми глазами.

Влада знала его, хотя лично их не представляли.

Это был Модильяни, или как его называли все, Моди.

Модильяни Амедео (1884–1920) — итальянский живописец. Декоративная плоскостность, лаконичность композиции, музыкальность изысканного силуэта и цвета создают особый мир интимных хрупких образов. Умер в страшной нищете, похоронен на собранные деньги завсегдатаев кафе Ротонда. Через два месяц рисунок Модильяни Незнакомка в кафе был продан на Нью-йоркском аукционе за 50 тысяч долларов. Столько денег не было у Модильяни за всю жизнь.

Он действительно был красив; женщины на него заглядывались; красота его казалось итальянской, но Влада знала, что он был сефардом — потомком евреев, которые после изгнания из Испании поселились в Провансе, в Италии, на Балканах.

Влада также знала, что Моди голодал, много пил, глотал зернышки гашиша; но объяснялось это не любовью к распутству или искусственному раю. Ему вовсе не хотелось голодать, он ел всегда с аппетитом, он и не искал мученичества. Может быть, больше других, он был создан для счастья. Он был привязан к сладкой итальянской речи, к мягкому пейзажу Тосканы, к искусству ее старых мастеров. Он не хотел начинать с гашиша. Конечно, он мог бы писать портреты, которые нравились бы и критикам, и заказчикам; у него были бы деньги, хорошая мастерская, признание. Но Модильяни не умел ни лгать, ни приспосабливаться; все встречавшиеся с ним знали, что он был очень прямым и гордым.

Модильяни долго извинялся перед Владой, а потом попросил разрешения нарисовать ее портрет. Влада знала, что, таким образом Моди зарабатывает себе на жизнь. Владе было не жалко несколько франков, и она с охотой согласилась.