Лабиринт Фавна

– Господи, что вы с ним сделали? – Слова сами вырвались, хотя Феррейро понимал, что умнее было бы промолчать.

Но после того, что он увидел, ум казался величайшей глупостью. Просто бесполезная уловка, чтобы не замечать человеческой жестокости.

– Что мы с ним сделали? Не так уж и много, – ответил Видаль не без гордости. – Но дальше будет лучше.

Видаль подошел к докторскому чемоданчику и вынул оттуда ампулу – точно такие же нашлись около партизанского костра. Феррейро ничего не заметил. Он видел только опухшее лицо мальчика и затуманенный страхом и болью глаз.

– Хорошо, что вы, доктор, всегда под рукой, – промолвил Видаль, стоя у него за спиной. – Это очень удобно.

Феррейро не обратил внимания на его насмешливый тон. У Заики были сломаны четыре ребра – вероятно, от ударов ногами. Доктор слышал, как Видаль приказал Гарсесу вернуться вместе с ним в дом.

«Хорошо! Уходите! – подумал Феррейро, оставшись наедине с несчастным мальчиком. – Пока я вам не сказал, кто вы такие. Найти бы еще название для этого».

– Я рассказал, – прошептал Заика. – Н-не очень много. Н-но рассказал.

Еще способный раскрываться глаз мальчика умолял о прощении. От этого взгляда сердце Феррейро разорвалось на тысячу клочков, как старая тряпка. Сколько тьмы… Это слишком.

– Прости, сынок, – прошептал доктор. – Прости…

Окровавленные губы снова зашевелились, старательно складывая слова. После пыток это стало еще труднее, но в конце концов звуки сложились вместе.

– Убейте меня! – попросил Заика. – Сейчас убейте. Пожалуйста.

Слишком много тьмы.

28 Волшебства не бывает

Найденные в лесу ампулы Видаль хранил у себя в ящике стола. Он сравнил их с той, что взял в чемоданчике доктора Феррейро, и совсем не удивился, когда ампулы оказались абсолютно одинаковыми.

– Сукин сын! – прошипел Видаль.

Он позволил доброму лицу доктора ввести себя в обман. Еще одна ошибка, но уж эту он исправит.

Видаль снова убрал ампулы в стол. Феррейро в это время все еще был в амбаре.

Доктор стоял на коленях возле измученного мальчика, не зная, что его предательство обнаружено. В руках он держал шприц с жидкостью золотистого цвета – такого же, как ключ, который Офелия отняла у Жабы. Заика закрыл глаз – единственный, который пощадил Видаль, – но рот у него был приоткрыт. Каждый вздох давался как подвиг, так больно было дышать. И когда Феррейро заколебался в нерешительности, Заика схватил его за руку неизувеченной рукой и направил шприц, вонзив иглу в свое тело. Приподняв голову, он последним взглядом поблагодарил доктора – безмолвное «спасибо» от мальчика, чьим проклятием была неспособность правильно выговаривать слова. В конце концов она заставила его предать единственных в жизни друзей.

– Вот увидишь, сейчас боль пройдет. – Феррейро говорил с мальчиком, как с обычным пациентом, это немного успокаивало.

Глаза мальчика были закрыты. Из-под черных волос на лицо стекала кровь.

– Да, уже почти все, – тихо сказал доктор.

Он говорил с самим собой. Милосердная смерть уже набросила свой плащ на плечи Заики.

Видаль не понимал таких людей, как Феррейро. Доктор помогает партизанам – разумеется, он убьет его еще не рожденного ребенка.

Офелия забралась под мамину кровать – проверить, как там мандрагора, и в это же самое время Видаль взбежал по лестнице убедиться, что его сын еще жив. Торопливые шаги испуганным эхом разнеслись по мельнице, но Офелия не услышала. Она слишком беспокоилась о мандрагоре. Корень больше не двигался, хоть она и напоила его молоком и дала несколько капель крови.

– Ты что, больная?

Склонившись над миской, Офелия вдруг почувствовала, как чьи-то руки схватили ее за лодыжки. Руки в перчатках. Офелии не за что было уцепиться. Волк грубо вытащил ее за ноги из-под кровати.

– Это еще что за чертовщина?

Офелия молча помотала головой. Он все равно не поймет.

Когда он выхватил мандрагору из миски, Офелия закричала и бросилась отнимать у него корень, но Волк высоко поднял мандрагору – молоко потекло у него по руке, – а другой рукой оттолкнул Офелию.

От криков проснулась мама.

– Что вы делаете? Эрнесто, оставь ее! – через силу воскликнула мама, откидывая одеяло. – Пожалуйста, не трогай ее!

Волк сунул ей в руки мокрую мандрагору:

– Посмотри!

Молоко закапало всю мамину ночную рубашку.

– Что это, по-твоему? А? Она эту гадость прятала у тебя под кроватью!

Офелия не могла смотреть маме в лицо, бледное от отвращения.

– Офелия? – Мама взглядом умоляла объяснить. – Что эта… вещь делала у меня под кроватью?

Волк в гневе шагнул к двери.

– Это волшебный корень! – прорыдала Офелия. – Мне Фавн его дал!

– Все из-за того, что ты позволяешь ей читать всякую ерунду. – Волк стоял на пороге, а Офелия все еще чувствовала, как его пальцы впиваются ей в руку.

– Пожалуйста, оставь нас! Я с ней поговорю, любовь моя!

Офелия ненавидела эту нежность в мамином голосе. Мама изо всех сил старается угождать человеку, который на нее и смотреть не хочет.

Дети всегда замечают такие вещи. Они же ничего больше не могут, только наблюдать за взрослыми – и прятаться от бурь, которые те поднимают. От бурь и от ледяной зимы.