Ленин в 1917 году

«…Я потерял во время революции буквально всё, что имел. В войсках Колчака я потерял сына и племянника. Тем не менее я ни на минуту не сомневаюсь, что победа красных и провал Колчака, Деникина, Юденича, Врангеля и проч., и проч. есть благо. Больна была вся нация, от подёнщика до министра, от нищего до миллионера, — и, пожалуй, интеллигенция была в большей мере заражена, чем простой народ…

Я считаю современный строй исторически необходимым для России… Современное правительство медленно, но неуклонно ведёт русский народ к выздоровлению».

Это было сказано о правительстве Ленина уже после того, как оно стало фактом новейшей истории России. Но ведь общая оценка выдающимся патриотом России старой частнособственнической России как гнилого, отжившего общества сложилась ещё до того, как Ленин возглавил Россию.

Да, к 1917 году Россия была, что называется, беременна революцией, причём революцией именно народной, пролетарской, о чём даже Ленин не очень-то догадывался даже в январе 1917 года, заявив тогда молодым швейцарским социалистам: «Мы, старики, может быть, не доживём до решающих битв…»

И вот теперь, всего через три месяца после этого заявления, его встречали на Финляндском вокзале тысячи питерцев и открыто пели: «Это есть наш последний и решительный бой!..»

Но с чем приехал Ленин в бурлящую, да к тому же ещё и ведущую изнурительную войну Россию? Что вёз он с собой — мир или меч?

Вёз он, вообще-то, мир!

Ленин не знал — когда точно в России станет возможна социальная революция, но он был готов к ней в любой момент, он готовил себя к ней каждый день с самого начала своей самостоятельной жизни. При этом Ленин отнюдь не был склонен искусственно обострять политическую ситуацию, провоцировать массы на те или иные эксцессы. Он всегда ставил во главе угла политическое просвещение масс, результатом которого должны были стать осмысленные действия трудящихся по обеспечению своих коренных интересов. Другое дело, что обеспечить их могла лишь социальная революция, дающая политическую власть народам.

Владимира Ленина нередко выставляют экстремистом, а он был реалистом и гуманистом. Иными словами, не будучи пацифистом, он был противником инициирования любой войны — даже классовой. Показательно, что в апреле 1914 года, отвечая польскому журналисту А. Майкосену, спросившему его: «Вы жаждете конфликта?», он ответил:

«Нет, я не хочу его. Почему я должен был бы его хотеть? Я делаю всё и буду делать до конца, что будет в моих силах, чтобы препятствовать мобилизации и войне. Я не хочу, чтобы миллионы пролетариев должны были истреблять друг друга, расплачиваясь за безумие капитализма. В отношении этого не может быть недопонимания. Объективно предвидеть войну, стремиться в случае развязывания этого бедствия использовать его как можно лучше — это одно. Хотеть войны и работать для неё — это нечто совершенно иное».

(История Первой мировой войны. 1914–1918. В 2 томах. М.: Наука, 1975 г., т. 1, с. 93–94.)

Этот ответ Ленина известен мало, а ведь в этом ответе и есть подлинный Ленин, ценящий жизнь людей Труда и желающий по возможности мирного разрешения социальных проблем. Но — разрешения исключительно на базе уступки элитариями политической власти пролетариям.

На Копенгагенском «кооперативном» конгрессе II Интернационала, прошедшем в 1910 году, поднимался вопрос и о возможной будущей войне и об отношении к ней организованных трудящихся. И тогда — не в последнюю очередь благодаря активной позиции Ленина — была вынесена резолюция о голосовании в парламентах против военных кредитов. Социалистическим партиям рекомендовалось требовать от своих правительств сокращения вооружений и полного разоружения, требовать разбора межгосударственных конфликтов в третейских судах.

Рабочих призвали протестовать против угрозы войны.