Мальчик из Уржума. Клаша Сапожкова

А. ГОЛУБЕВА МАЛЬЧИК ИЗ УРЖУМА КЛАША САПОЖКОВА Повести

*

Оформление Г. Ордынского

© Состав

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА» 1974 г.

МАЛЬЧИК ИЗ УРЖУМА Повесть о детстве и юности С. М. КИРОВА Рисунки В. Петровой

Глава I ДОМИК НА ПОЛСТОВАЛОВСКОЙ И ЕГО ОБИТАТЕЛИ

В 1886 году — почти девяносто лет тому назад — электрического света и в больших городах почти еще не было, а уж в Уржуме и подавно. Улицы еле-еле освещались керосиновыми фонарями. Зимой, бывало, наметет на фонари снегу, чуть огонек мерцает. От ветра и дождя фонари частенько и вовсе гасли. И в домах тоже керосин жгли. У богатых были бронзовые и фарфоровые лампы с цветными стеклянными абажурами, а у тех, кто попроще, — жестяные коптилки.

На улицах, особенно осенью, такая темнота и грязища была, что пи проехать, ни пройти. Грязь до самого лета не просыхала и потом превращалась в сухую, едкую пыль. Ну и пылища стояла в городе! Трава у дороги и листья на деревьях в середине лета покрывались серым густым налетом.

Только и было хорошего в городе, что быстрая речка Уржумка да еще старые тополя на главной улице.

На плане, который висел в городской управе, улица эта называлась Воскресенской, но сами уржумцы прозвали ее «Большая улица» и никакого другого названия знать не хотели.

С первыми теплыми днями здесь, на Большой появлялся известный всему городу старый цыган-шарманщик с облезлым зеленым попугаем, который сидел у него на голове, вцепившись когтями в грязные курчавые волосы своего хозяина. Старик шарманщик останавливался под окнами купеческих домов. Во дворы заходить ему было страшно, так как почти в каждом дворе гремел цепью огромный злой пес. За шарманщиком по пятам бегала толпа уржумских мальчишек с тех улиц, куда шарманщик заглядывал редко. На боковых улочках жили люди бедные: сапожники, печники, и здесь, уж конечно, старику шарманщику рассчитывать было не на что. Самим еле-еле на житье хватало.

И домишки на этих улочках были плохонькие, деревянные, не то что на Большой, где дома сплошь были каменные, с высокими тесовыми воротами. В каменных домах жило уржумское купечество и начальство. Самым важным домом считался на Воскресенской дом полицейского управления. Здесь, у ворот, возле полосатой будки, всегда стоял часовой, усатый солдат с ружьем. Стоял он навытяжку, грудь колесом и, не мигая, смотрел в одну точку. Уржумские мальчишки как-то раз поспорили между собой на две копейки: оловянные глаза у часового или настоящие. А через два квартала от полицейского управления тянулся длинный белый дом с решетчатыми окнами — острог. Уржумские ребята потихоньку от взрослых часто бегали глядеть, как к острогу пригоняли партию арестантов, оборванных, растрепанных, с распухшими лицами. Иной раз среди арестантов были люди в студенческих тужурках, в пиджаках, в черных косоворотках. Этих людей уржумцы звали «политиками» или «крамольниками».

Арестанты шли по самой середине улицы, а по краям ее стали верхом, с шашками наголо, конвоиры.

Арестанты шли по самой середине улицы, а по краям ее ехали верхом, с шашками наголо, конвоиры. Они привставали на стременах и сердито кричали на мальчишек:

— Осади назад!

Лошади косили глазами и похрапывали.

«Политики», которых пригоняли в Уржум, оставались здесь не меньше чем три года, а иные и пять лет. Жили они как будто на воле, а на самом деле им и шагу ступить не давали без ведома полиции. Они были ссыльные.

На Полстоваловской улице, где родился и провел детство Сережа Костриков, жила целая колония ссыльных. Одни из них отбывали свой срок и уезжали, а на их место пригоняли других. Ссыльные занимали дом в конце Полстоваловской, под горой, а Сережина семья жила в начале той же улицы, в третьем доме с края.

Семья Костриковых была не слишком велика: отец, мать да трое ребят — старшая Анюта, средний Сережа и младшая Лиза. Еще была у Сережи старая бабушка, Маланья Авдеевна, или, как ее все запросто звали, Маланья. Только жила она отдельно. Служила в няньках у чиновника Перевозчикова.

Костриковы занимали меньшую половину дома, а большую половину сдавали внаем Самарцевым. Окон в доме было пять, и все они выходили на улицу: три окошка самарцевских, два — костриковских.

Отец Сережи перебивался случайными грошовыми заработками. Пробовал он одно время и служить — устроился объездчиком в лесничестве. Но жалованья там платили так мало, что семья еле-еле сводила концы с концами. В доме было бедно и незатейливо. На кухне стоял дощатый кривобокий стол, накрытый старой клеенкой, да две скамейки по бокам. На стене висели часы со ржавым маятником. Часы эти всегда спешили. На каланче, бывало, еще только двенадцать пробьет, а у Костриковых, глядишь, уже половина второго.