Миры под лезвием секиры

Откуда– то тянуло равномерным иссушающим жаром. На придорожной березе сидела здоровенная черная птица с длинной облезлой шеей и голым морщинистым лицом. На небо было страшно глянуть. Время от времени попадались брошенные и уже безжалостно выпотрошенные автомобили.

Талашевск давно скрылся за горизонтом, а их все гнали вперед, не позволяя сбавить темп и не давая привалов. Если кто-то вдруг падал, истомленный духотой, усталостью или разбереженной раной, и заключенные и конвой обходили несчастного стороной, оставляя лежать на дороге.

Привал устроили только возле речки, причудливо петлявшей среди лугов, распаханных почти до самой воды. Деревянный мост горел, и длинный шлейф дыма низко стлался в сторону видневшегося вдалеке леса. Еще недавно здесь перебывало много народа и техники – пашня была затоптана сапогами и заезжена глубокими колеями.

Конвой, забрав заложников, отступил назад, и вновь почуявшие свободу заключенные устремились к воде – пить, умываться, полоскать тряпки. Самые домовитые, а может, самые голодные, уже пристраивали на углях пожарища котелки и консервные банки с каким-то варевом. Некоторые отправились в лес по грибы.

К мосту приблизился милиционер – расхристанный, без галстука и фуражки, весь обмотанный пулеметными лентами.

– Вы, ребята, на ту сторону лучше не ходите, – сказал он. – Там вроде нашей власти уже нет.

– А чья же там тогда власть? – удивились зеки.

– Хрен его разберет.

– Так зачем же, мать вашу в рот, нас сюда загнали?

– Кабы мы сами это понимали.

Последовала команда рыть окопы, но, поскольку лопат не оказалось, ее вскоре отменили. Иногда к заключенным осторожно, с оглядкой, подходили солдаты срочной службы и меняли курево на консервы и концентраты. Эти вообще ничего не знали, даже названия ближайшей деревни.

Зяблик, сильно набивший в дороге босые ноги, сидел на берегу, опустив ступни в тепловатую мутную воду. Уклейки сновали возле его шевелящихся пальцев, наверное, принимая их за червей. В голове Зяблика гудело, словно в пустом котле, по которому врезали колотушкой, а на душе было так же черно, как и в тот день, когда хоронили брата.

Первым человеком, заговорившим с Зябликом после того, как был эвакуирован исправительно-трудовой лагерь, оказался немолодой казак по кличке Верблюд, получивший несуразно большой срок именно благодаря этому неприхотливому животному, против воли хозяина сунувшемуся однажды под несущуюся на бешеной скорости машину и поставившему этим крест на жизни и карьере первого секретаря обкома партии.

– Что расселся? – спросил он, откашлявшись для солидности. – Из-за тебя мы тут оказались. Теперь дальше командуй.

Зяблик подумал немного, встряхнул головой, словно отгоняя дурной сон, и сказал:

– Достань мне что-нибудь на ноги.

Ему принесли разбитые кирзовые коцы с обрезанными голенищами, а заодно и драные рабочие штаны. Прибарахлившись, Зяблик велел позвать всех уцелевших бригадиров и вообще авторитетных людей.

– Какого рожна нас сюда пригнали, я не знаю, – честно признался он. – Но точно не на расстрел. Могли и по дороге спокойно шлепнуть. Значит, пока будем здесь обживаться. На берегу торчать нечего. Надо по низинкам и рощицам распределяться. Ставьте шалаши, отсыпайтесь, пока есть возможность, но не забывайте выставлять дневальных. А сейчас вот что… Надо найти с десяток расторопных ребят помоложе и послать в дозор. Двое пройдутся вдоль дороги километров на пять-шесть вперед. Еще двое – вон до той деревеньки. Если там люди есть, пусть их не обижают, а расспросят обо всем подробно. Заодно надо узнать, имеется ли там магазин. Третья и четвертая пара обследуют противоположный берег речки в обе стороны. Пятая должна дойти до леса и глянуть, что там за ним. Ни в какие стычки не ввязываться, кто бы по пути ни встретился, а сразу рвать назад. Нам сейчас любое известие дороже золота. А сам я пока побазарю с государственными людьми.

Солдаты и менты, рассыпавшись цепью, рыли саперными лопатками одиночные стрелковые ячейки.

– Кто тут старший, салаги? – спросил Зяблик, забравшись на бруствер одной из них.

– У нас все старшие, – мельком глянув на Зяблика, ответил взмокший от пота ефрейтор. – Вали отсюда, чмо.

– Ты, сопля, не очень-то петушись. Меня братва прислала. Я у них за атамана. Если не отведешь меня к старшему, мы переправляемся через речку и сваливаем куда подальше. Одни тут будете позицию держать.

Ефрейтор, матюгнувшись, ушел и вернулся уже в сопровождении артиллерийского капитана с осунувшимся, но тщательно выбритым лицом.

– Командир особой группы прикрытия капитан Капустин, – сдержанно, без выпендрежа, представился он.

– Зачем, капитан, окопы роете? – Зяблик пальцем указал влево и вправо.

– Для отражения атаки возможного противника.

– А почему здесь? Если я что-то смыслю в тактике, линия обороны строится вдоль водных преград.

– Это вас, простите, не касается.