Вот в этих-то сообщениях, найденных, прокомментированных и
изданных нашим знакомым А.-З.Валиди, когда он оказался в эмиграции, и можно найти рассказ о странных обычаях живущих в северных странах
племен, которые "
богов и удачу всему народу. Надо честно сказать, что обычаи в наших
края с ибн-фадлановских времен сильно усовершенствовались и в
последние века кое-кому удалось избежать такого жертвоприношения.
17
очень долго. Во всяком случае, хотелось бы.
***
Скоро, выходит, двадцать шесть лет, как умер Василий Алексеевич. И
семнадцать лет, как ушел его бывший ученик Дима Мирошник. Я-то
пока живой, за мной и долг - вспоминать, как уж получается, об их
жизни. Кого помнят - тот ведь еще не до конца умер.
Фотографии пришли ко мне приложениями по Сети. Дима свою прислал
в одном из первых писем. А фото Василия Алексеевича мне бы не
добыть, если бы не помогли старые школьные друзья, одноклассники
мои Жанночка и Саша. Значит - и они его помнили, да, наверное, и не
только они.
ГАРИК
Появился у меня новый приятель. Был он не из нашей лаборатории, но с
моими ближайшими коллегами знаком хорошо, с одним из них учился в
«керосинке». Так что иногда, не особенно часто, засиживались после
работы за стаканом разведенного. Ну, а потом мы с ним просто
подружились. Звали его Гариком. Был он на самом деле Игорь
Макариевич, абсолютный славянин и по отцу, тенору из Большого, и по
матери из старой русской интеллигентской семьи, но в кругу друзей
основное имя у него было -
исторически и связано с эпизодом, который сразу даст о нем некоторое
представление. Я-то с ним в те годы знаком еще не был, но рассказ этот
слышал от него самого и от его старых друзей многократно, в разных
вариантах, и, по правде сказать, был одним из главных редакторов
окончательной канонической версии.
Будто бы, курсе на третьем (т.е. в 1966 году, что важно по
обстоятельствам места и времени) заигрался Гарик у друзей в преф где-
то на Балчуге. Каждая пуля сопровождалась тогда еще дешевым
коньячком, и, когда он отправился заполночь домой, пешком на Полянку, то был уже во взвешенном состоянии. Идет через Пятницкую и Ордынку
и не особенно контролирует свою жизнедеятельность, ну, остановился
отлить. Через пару шагов хвать его под белы руки - и на станцию метро
"Новокузнецкая". Как учит нас Александр Исаич, при всех комнатах
милиции всегда найдется закуток "Конторы". Ну, может и не во всех. А
тут был. Гарик сначала ситуацию оценил неправильно, начал убеждать
собеседников, принимая их за простых ментов: "Ребята! Да я же
трезвый!". Ему на это: "Мы и не сомневаемся. Расскажите, что Вы делали
у стены израильского посольства?". Действительно, было тогда на
Ордынке посольство, которого через год надолго не стало. Он, наконец, 18
сообразил обстоятельства, но что ответить, не знает. И начал излагать
противоположную версию: "Ребята! Отпустите меня, я не по вашей
части, я - пьяный!" Такая смена позиции комитетчикам не понравилась, и
Игорю маленько вложили, чтобы склонить к откровенности. Тут его
осенило, и он доложил, что именно он у той стены делал. Ему еще
добавили, за попытку ввести в заблуждение. Он чуть не плачет. Больно
же! Наконец, сообразил сказать: "У вас же там в будке милиционер сидит
из полка охраны посольств, скажите ему пусть подойдет к тому месту и
проверит, чем пахнет". Через пять минут подтверждение было получено, Гарику последний раз дали по шее и посоветовали больше не попадаться.
Дома он уж после этих треволнений оказался под утро. В ВУЗ попал уже
на следующий день, рассказал, ожидая сочувствия, близким друзьям о
своем горе - и до конца жизни стал для них Израилем Марковичем.
Мы с ним в одной конторе служили - ВНИИ по нефтепереработке, его
однокашник Женя Бобковский, как уже сказано, работал в нашей
лаборатории. Познакомились за стаканом «хищенки» под черный
хлебушек и быстро подружились. И на всем нашем знакомстве - а
прожито вместе полжизни, лежит явственный отпечаток некоторого
безумия, как в описанном эпизоде. Так всегда - вплоть до его
трагического и до сих пор непонятного исчезновения.