Читаем Мои друзья и знакомые полностью

Хоть дождик поливай, хоть солнышко свети,

Хоть все вокруг залей питательным раствором,Но даже то, что здесь сумеет прорасти,

Обречено на смерть и очень-очень скоро.

А зелень зелена, сильна, жива, здорова,

И даже если вновь все сжечь и растоптать,

Когда-нибудь она зазеленеет снова,

Хоть, может, нам того уже не увидать.

Хоть, может, нам того уже не увидать ... .

Лика

Дело было в 7-м классе. Моего отца перевели работать в

новоучрежденный республиканский Совнархоз и мы переехали в другую

часть города, за двадцать километров. Отец получил квартиру на главной

городской улице, а мне нужно было идти в новую школу. Школа

43

Сергей Эйгенсон (Марко Поло) считалась образцовой, среди прочего в ней выходил, правда малым

тиражом, свой журнал, заполненный сочинениями старших школьников, школьники же его и редактировали под руководством учителя

литературы, набирали и печатали в типографии, где проходили уроки

политехнизации. У меня там нашлось несколько знакомых по встречам

на матолимпиадах мальчиков, но больше я никого и не знал.

А тут школьный вечер. Ну, я пошел, благо здание прямо у нас во дворе.

Хотя с передвижением были кое-какие проблемы. Летом я сломал ногу и

все еще ходил с костылем, правда, уже с одним – хватало. Пришел и

стоял в стороне, опираясь на свою подпорку. Сейчас можно честно

сказать, что был я с этим костыликом вылитым Грушницким.

Выяснилось, однако, что я в этом виде имел некоторый успех. В том

смысле, что одна дева из 9-го класса была впечатлена моим

романтическим образом и какими-то рассуждениями, слетевшими с

моего языка. Ну, трепаться-то я был крупный специалист.

Во всяком случае, эта девица сочинила по этому случаю стихи на

английском языке, которым она, по общему школьному мнению, владела

лучше, чем учительница. Что-то такое про « насмешливый гуманизм». Я

почему знал: стихом своим она поделилась с лучшей подругой, а та, конечно, при первом удобном случае, представила их русский пересказ

мне. Ну, не знаю, что там с гуманизмом, но я был, конечно польщен. И с

этого момента завязалась моя дружба с обеими девушками, в которой

еще участвовала моя одноклассница Шаура-Шурочка, в будущем

довольно известная московско-парижская художница.

Времена были «оттепельные», мы все были любителями стихов, нового

кино и вообще всего прогрессивного. Ходили вместе по улицам, болтали, демонстрируя перед друзьями свою просвещенность. Лида писала стихи

и даже иногда печатала их в областной комсомольской газете. Я тогда

очень гордился, что одно из этих стихотворений было посвящено

инициалам, соответствовавшим моим. Шурочка писала картины маслом

и гуашью. Земфира одинаково хорошо говорила по-русски, по английски

и на родном языке титульного в республике народа, плюс неплохо

объяснялась на языке соседней республики. Я как мог тоже тянулся за

ними, тут меня несколько выручали начитанность и мои места на

городских и республиканских матолимпиадах. Все это было достаточно

целомудренно, хотя, конечно, мы более или менее понимали, что дружба

мальчика и девочки может и конвертироваться в нечто иное.

Так прошло года полтора. Наши старшие подружки заканчивали 10-й

класс и им оставалось доучиться в одиннадцатом. Они, к слову, были

старше меня только на один год, потому, что я в 13 лет болел

ревмокардитом и потом учился на класс моложе своих сверстников. Их

одноклассникам я, помнится, нравился не очень и меня даже собирались

«отметелить». Но как-то не сложилось, пронесло. Я, вообще-то, был

пареньком хулиганистым, как-то пристававшего ко мне одноклассника, 44

Мои друзья и знакомые

никак не поддававшегося предложениям отвязаться, выставил по пояс в

окно мужского туалета, удерживая за ремень, и держал так минут пять, пока он окончательно все не осознал и не попросил пощады. Не то, чтобы я был выдающимся бойцом, но быстро приобрел славу отморозка, чуть что берущего в руку попавшийся на глаза камень и идущего в бой с

этим, в общем, довольно эффективным оружием. Так что тройки по

поведению за четверть были явлением для меня рядовым.

Так-то я был мальчик довольно смирный и учился, по правде сказать не

так плохо. Ну, и был активистом. Правда, не спортсменом, чего не было

– того не было. Но в школьном журнале печатались мои статьи с

разборами стихов и рассказов моих коллег по школе, в химическом

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии