Лика
Дело было в 7-м классе. Моего отца перевели работать в
новоучрежденный республиканский Совнархоз и мы переехали в другую
часть города, за двадцать километров. Отец получил квартиру на главной
городской улице, а мне нужно было идти в новую школу. Школа
43
тиражом, свой журнал, заполненный сочинениями старших школьников, школьники же его и редактировали под руководством учителя
литературы, набирали и печатали в типографии, где проходили уроки
политехнизации. У меня там нашлось несколько знакомых по встречам
на матолимпиадах мальчиков, но больше я никого и не знал.
А тут школьный вечер. Ну, я пошел, благо здание прямо у нас во дворе.
Хотя с передвижением были кое-какие проблемы. Летом я сломал ногу и
все еще ходил с костылем, правда, уже с одним – хватало. Пришел и
стоял в стороне, опираясь на свою подпорку. Сейчас можно честно
сказать, что был я с этим костыликом вылитым Грушницким.
Выяснилось, однако, что я в этом виде имел некоторый успех. В том
смысле, что одна дева из 9-го класса была впечатлена моим
романтическим образом и какими-то рассуждениями, слетевшими с
моего языка. Ну, трепаться-то я был крупный специалист.
Во всяком случае, эта девица сочинила по этому случаю стихи на
английском языке, которым она, по общему школьному мнению, владела
лучше, чем учительница. Что-то такое про «
почему знал: стихом своим она поделилась с лучшей подругой, а та, конечно, при первом удобном случае, представила их русский пересказ
мне. Ну, не знаю, что там с гуманизмом, но я был, конечно польщен. И с
этого момента завязалась моя дружба с обеими девушками, в которой
еще участвовала моя одноклассница Шаура-Шурочка, в будущем
довольно известная московско-парижская художница.
Времена были «оттепельные», мы все были любителями стихов, нового
кино и вообще всего прогрессивного. Ходили вместе по улицам, болтали, демонстрируя перед друзьями свою просвещенность. Лида писала стихи
и даже иногда печатала их в областной комсомольской газете. Я тогда
очень гордился, что одно из этих стихотворений было посвящено
инициалам, соответствовавшим моим. Шурочка писала картины маслом
и гуашью. Земфира одинаково хорошо говорила по-русски, по английски
и на родном языке титульного в республике народа, плюс неплохо
объяснялась на языке соседней республики. Я как мог тоже тянулся за
ними, тут меня несколько выручали начитанность и мои места на
городских и республиканских матолимпиадах. Все это было достаточно
целомудренно, хотя, конечно, мы более или менее понимали, что дружба
мальчика и девочки может и конвертироваться в нечто иное.
Так прошло года полтора. Наши старшие подружки заканчивали 10-й
класс и им оставалось доучиться в одиннадцатом. Они, к слову, были
старше меня только на один год, потому, что я в 13 лет болел
ревмокардитом и потом учился на класс моложе своих сверстников. Их
одноклассникам я, помнится, нравился не очень и меня даже собирались
«отметелить». Но как-то не сложилось, пронесло. Я, вообще-то, был
пареньком хулиганистым, как-то пристававшего ко мне одноклассника, 44
никак не поддававшегося предложениям отвязаться, выставил по пояс в
окно мужского туалета, удерживая за ремень, и держал так минут пять, пока он окончательно все не осознал и не попросил пощады. Не то, чтобы я был выдающимся бойцом, но быстро приобрел славу отморозка, чуть что берущего в руку попавшийся на глаза камень и идущего в бой с
этим, в общем, довольно эффективным оружием. Так что тройки по
поведению за четверть были явлением для меня рядовым.
Так-то я был мальчик довольно смирный и учился, по правде сказать не
так плохо. Ну, и был активистом. Правда, не спортсменом, чего не было
– того не было. Но в школьном журнале печатались мои статьи с
разборами стихов и рассказов моих коллег по школе, в химическом