и Лирики». Я был крайне активен и меня, единственного из школьников, включили в Совет клуба. А так там были молодые поэты, журналисты, научные работники из НИИ и ВУЗов. Мы проводили тематические
вечера по сверхмодной тогда молодой поэзии, по песням Булата
Окуджавы и т.д.. Помнится, что зал городского лектория, где мы
собирались, был всегда переполнен, люди сидели в проходах, на
подоконниках, стояли в дверях. Помнится, что Лидка однажды меня
«сдала», крикнув из зала, что я пишу комедию в стихах из пиратской
жизни. Это была правда, но я был очень сконфужен, тем более, что
46
комедию эту я так и не дописал. Ну, после «Гусарской баллады» такое
было в тоне времени.
Лида тогда ходила с короткой черной челочкой, в свитере и
грубошерстной юбке. Сказать по правде, она, конечно, подражала
уроженке нашего города поэтессе Лире, уехавшей после Литинститута в
Норильск, но попрежнему популярной среди городской молодой
интеллигенции. А та подражала москвичке Белле, которая в свою
очередь шла в кильватере Марины Ивановны. Ну, Мода,
сильней любого человека.
Не знаю до чего бы мы в этом клубе договорились в конце концов, но
зимой современной литературой и искусством заинтересовался
тогдашний Первый Секретарь и Предсовмина Никита Сергеевич Хрущев.
Клуб наш закрылся, а меня чуть было не выперли из комсомола «
Москве рубят, а к нам щепки летят». Пронесло, однако. Но впечатление
было яркое. В итоге я не пошел на истфак в МГУ либо Тартусский
универ, как собирался, а подал документы в нефтяной институт, стоявший от моего дома в трех кварталах. Одной из мыслей было, что
инженер при желании может прожить жизнь, не облизав ни одной
вышестоящей задницы, а гуманитарию это затруднительно.
Незадолго до 1 сентября Лида, Земфира и еще один парень, мой приятель
из той же образцовой школы Слава приехали ко мне в ту «нефтяную»
часть города, где мы опять жили после ухода отца из Совнархоза, и мы
пошли гулять в громадную рощу на берегу реки недалеко от упомянутого
Нефтяного института. Слушали соловьев, пели что-то, говорили о
будущем. Земфира уже училась в местном университете, разумеется, на
факультете романо-германской филологии, Славе еще предстояло
заканчивать школу, а Лида уже сплавила дитя бабушке в Москву, по-
моему, уже расходилась с Эриком и собиралась ехать в столицу
поступать на истфак МГУ. Детство уже ушло, впереди была казавшаяся
необъятной жизнь и от будущего мы все ждали чего-то феерического.
Какое-то время мы все четверо после этого жили в нашем городе. Мне
это все, кроме прочего, запомнилось еще и крайне запутанными и
нервными романами с Земфирой и, временами, с Лидией. Виноват, конечно, был я сам. Никак не мог решить для себя, что для меня
действительно важно и неотменимо. В конце концов Лида все же
переехала в столицу, а Земфира чуть было не женила меня на себе.
Помешало не мое сопротивление, а, скорей, моя в данном деле
инертность. На мое везение она скоротечно вышла за однокурсника.
О Лидии же доходили до меня не совсем определенные слухи. Что зовут
ее теперь Ликой, как я сразу предположил, что по созвучию и в честь
бунинской героини. Или, например, дошел такой анекдот. Училась она
на филфаке МГУ еще до его отъезда с Моховой. Сидят они целым
курсом в Большой Коммунистической аудитории – слушают "Историю
47
ли? Там, если помните, такой амфитеатр – лектору всех видать. Видит –
на самом верхнем ряду несколько студенток в одну точку сдвинулись и
хихикают, что как бы теме об индустриализации Страны Советов не
совсем соответствует. А это они, баловницы, отсиненную "Кама Сутру"
рассматривают и позы обсуждают. Она им: "Что, – мол, – вас так
развеселило?" – в смысле, что не стоит забывать про будущий экзамен и
кто его будет принимать. Лика наша и отвечает: "А вот мы, Марь Ванна, в связи с Вашей лекцией заспорили – как правильнее сказать?
зажеманилась и говорит: "Сейчас об этом вслух говорить не принято, но
на самом деле тов. Сталин сказал, что –
Вождя на них так сильно подействовали.
То есть, в наш город она еще приезжала, но это уже все было попозже и