Моя сестрица – серийная убийца

– В последнее время ты смотришь на меня как на монстра, – чуть слышно говорит Айюла.

– По-моему, ты не…

– Это называется виктимблейминг, осуждение и обвинение жертвы…

Жертвы? По чистому совпадению все те инциденты с мужчинами не оставили на Айюле ни синячка, ни царапинки? Что она от меня хочет? Каких слов ждет? Я не спешу с ответом, я считаю секунды, а если молчание затянется, оно и будет ответом. Спасает меня скрип открывающейся двери. Заходит мама, одной рукой придерживая полуготовый геле [3].

– Помогите завязать, подержите геле.

Я встаю и придерживаю свободный конец геле. Мама поворачивается и чуть наклоняется, чтобы посмотреться в мое трюмо. Глаза-щелки изучают широкий нос и толстые губы, слишком большие для овального лица. Мама накрасилась красной помадой, отчего рот кажется еще крупнее. На внешность я копия мамы, даже родинку под левым глазом унаследовала. Я в курсе, что означает такая родинка, и комизм чувствую. Айюлина красота – чудо, заставшее маму врасплох. Исполненная благодарности, мама позабыла, что мечтала о сыне.

– Я собираюсь на свадьбу к дочери Сопе. Вам обеим стоит пойти. Может, хоть познакомитесь с кем-то.

– Нет, спасибо, – сухо отвечаю я.

Айюла улыбается и качает головой.

Мамино отражение хмурится.

– Кореде, ты же понимаешь, что твоя сестренка согласится только за компанию с тобой. Ты что, не хочешь, чтобы она вышла замуж?

Можно подумать, Айюла живет не по собственным правилам… Логики у мамы хоть отбавляй! Не стану я реагировать ни на сюрное мамино заявление, ни на то, что семейное положение Айюлы заботит ее больше, чем мое. Можно подумать, любовь только для красоток.

Самой-то мамочке любви не досталось. Ей достался отец-политик, вот она и заарканила супруга, считавшего брак средством достижения цели.

Наконец геле, настоящий шедевр на небольшой маминой голове, готов. Мама наклоняет голову и так, и эдак и хмурится, недовольная своей внешностью, вопреки красивому геле, дорогим украшениям и умело наложенному макияжу.

Айюла встает и целует маму в щеку.

– Ты сама элегантность! – восклицает сестренка. Стоит ей так сказать, и слова превращаются в реальность. Мама раздувается от гордости, поднимает подбородок, расправляет плечи. Теперь она похожа как минимум на величественную вдову. – Давай я тебя сфотографирую! – Айюла берет телефон.

Под руководством Айюлы мама меняет чуть ли не сотню поз, потом они пролистывают результат своих трудов и выбирают фото, которое их устраивает: на нем мама в профиль, одну руку опустила на бедро, запрокинула голову и смеется. Хорошее фото! Айюла возится в телефоне, кусая нижнюю губу.

– Ты что делаешь?

– Выкладываю его в инстаграм.

– Вконец сдурела? Или забыла свой предыдущий пост?

– А о чем ее предыдущий пост? – интересуется мама.

У меня аж мороз по коже: в последнее время столько событий… Отвечает маме Айюла:

– Я…. Феми пропал.

– Феми? Тот милый парень, с которым ты встречалась?

– Да, мама.

– J'es`u `a'an'u f'un wa! [4] Что же ты мне не сказала?

– Я… Я в шоке была.

Мама бросается к Айюле и крепко ее обнимает.

– Я твоя мать, ты должна рассказывать мне все, понятно?

– Да, мама.

Конечно же, всего Айюла рассказать ей не может.

Пробка

Я сижу в машине, терзаю ручку рычага переключения передач и перескакиваю от одной радиостанции к другой, потому что делать больше нечего. Пробки – бич нашего города. На часах только 5:15, а моя машина застряла в потоке транспорта, таком плотном, что не шевельнуться. То поставлю ногу на педаль тормоза, то уберу – уже устала.

Я отрываюсь от автомагнитолы и случайно перехватываю взгляд патрульного дорожной полиции, который рыщет среди машин, выбирая себе очередную горемычную жертву. Вот он втягивает щеки, хмурит лоб и направляется ко мне.

У меня сердце падает, падает на пол, а подбирать некогда. Чтобы унять дрожь в руках, я судорожно стискиваю руль. Феми тут ни при чем. Феми тут совершенно ни при чем. Оперативно работающей полицию Лагоса не назовешь даже с натяжкой. Те, чей долг – поддерживать порядок на улицах города, в основном заняты выбиванием денег у обывателей, чтобы сдобрить нищенскую зарплату. Не может быть, что они уже вычислили нас.

А этот тип – из дорожной полиции. Его основная задача, смысл его существования – гоняться за теми, кто ездит на красный. По крайней мере, в этом я себя убеждаю, чувствуя, как подкатывает дурнота.

Патрульный стучит мне в окно, и я опускаю его на несколько дюймов – достаточно, чтобы полицейский не злился, но недостаточно, чтобы он просунул руку и разблокировал мне дверь.

Патрульный опирается на крышу машины и подается вперед, словно хочет поболтать по-дружески. Желтая рубашка и брюки цвета хаки накрахмалены по самое некуда – ткань даже на сильном ветру не колышется. Опрятная форма – свидетельство уважения ее обладателя к своей профессии; по крайней мере, так подразумевается. Глаза у полицейского темные, как колодцы в бескрайней пустыне, а кожа почти такая же светлая, как у Айюлы. Пахнет от него ментолом.

– Знаете, почему я вас остановил?