Моя жизнь

 Посетители не переставали сменяться. Был профессор Сикорский, который понравился мне своим горячим отношением к своему делу, но про которого сказал Лев Николаевич, что он легкомыслен.

 Потом приезжал американец Stevens, объехавший весь мир на велосипеде 68.

 Приезжали еще Д. Д. Оболенский, молодой Цингер, Раевский, Суворин, редактор "Нового времени" и Миша Стахович, который после своего посещения написал мне, как всегда, милое и красноречивое письмо, и между прочим следующие слова:

 "Бога же я всю жизнь буду благодарить за то возвышенное, наставительное и умное, что я вывожу неизменно из всякого посещения Ясной Поляны".

 Суворин тоже рассказывал о Ясной Поляне Страхову с таким восхищением, что тронул его. Было что-то неуловимое в атмосфере нашего дома, что любили почти все, и, конечно, центром нашей жизни была умственная и художественная жизнь Льва Николаевича, а фоном для нее -- милая молодежь и моя любовь к людям, к общению с ними.

 

ПОЖАР В ЯСНОЙ ПОЛЯНЕ

 5-го августа возник в Ясной Поляне ужасный фейерверк. Загорелась во время нашего обеда изба в нашей Яснополянской деревне. Все бросились туда. Немедленно запрягли бочки и поехали с нашей усадьбы на пожар, который быстро стал распространяться на соседние избы. Все, что было у нас ведер, все понесли на деревню. Бедная дочь наша Маша, не покладая рук, вытаскивала из колодца ведра с водой, таскала с девушками ушаты и надорвалась на этом пожаре так, что всю последующую жизнь страдала. Не помню, кто еще был из детей моих на пожаре. Вероятно, помогали все.

 Не помню, сколько сгорело (дворов) домов; зрелище было тяжелое: сундуки, столы, лавки, телеги, вся домашняя утварь, все было вынесено и вывезено на улицу. Коров и лошадей привязали к телегам, и коровы громко мычали. Ребята плакали, бабы выли, мужики баграми растаскивали обгоревшие бревна. Было невыносимо жаль этих людей, с которыми я прожила в Ясной Поляне столько лет.

 На другое утро я пошла на деревню и раздала погорелым деньги, кажется, по 10 или по 15 рублей на каждый двор. Молча и как должное приняли крестьяне мой дар, и я подумала, что им он был даже неприятен. "Дай бог дать, не дай бог взять",-- говорит русская пословица.

 Сестра моя, Татьяна Андреевна Кузминская, на другой день устроила у себя обед и накормила всех погорельцев, а Лев Николаевич отправился в лес с мужиками рубить колья.

 В короткое время, получив страховые деньги, погорельцы построили новые избы, и всегда удивляешься, как все-таки легко и быстро приспособляется наш народ ко всякому положению.

 Удивительно, что Лев Николаевич, работая все время физически для бедной вдовы, для погорелых и других бедняков, и работая умственно над своими сочинениями, не мог все-таки найти спокойствия и полного удовлетворения.

 

1891. ПИСАНЬЯ ЛЬВА НИКОЛАЕВИЧА И ЕГО ЖИЗНЬ

 Он много писал в то время. 6-го и 11-го февраля он поминает о своих трудах так: "Копался в статье "О Непротивлении"... Вчера писал о науке и искусстве. Мало подвинулся... Нет энергии".

 И действительно, в Льве Николаевиче в то время замечалась какая-то усталость и равнодушие ко всему. Принялся он опять шить сапоги, а вместе с тем сообщил Тане и Мише Стаховичу, приехавшему нас навестить, что он задумывает большое сочинение, вроде "Войны и мира", но потом Лев Николаевич ничего не печатал, кроме "Воскресения", уже гораздо поздней. Думаю, что запрещение цензурой тогда же, в феврале, "Крейцеровой сонаты" отчасти охладило Льва Николаевича в этом его намерении.

 Странно, отрицая искусство и особенно музыку, он так страстно любил ее. Помню, как раз он сел играть Шопена, и так хорошо фразировал, что тронул меня больше всякого хорошего исполнителя.

 Пытались и мы с Таней тогда сыграть в 4 руки "Крейцерову сонату", но дело не пошло, трудно играть с листа без подготовки. В то время, когда мы играли, Лев Николаевич взял пустую корзину дорожную и, сажая в нее по [очереди младших], носил их с няней по всему дому, останавливался в какой-нибудь комнате, и дети должны были угадывать, в какой именно комнате они находились. Это очень им нравилось. А я любила, когда отец возился так или иначе с своими детьми, хотя невольно думала, что он ими не занимается, а только забавляется.

 

СОШЕЛ С ПЬЕДЕСТАЛА

 А между тем, его радовала и весна, и все простые радости жизни. Было 23-е марта, я сидела в зале и работала, посматривая изредка в окно на ярко освещенные и особенно красиво, по-весеннему обрисовывавшиеся стволы молодых берез на темном фоне дубов в Чепыже69. Птицы суетились и пели так громко и весело, что слышно было их и сквозь двойные рамы окон. Слегка подморозило, и все блестело на ярком солнце. На душе было молодо по-весеннему, и чувствовался тот подъем весенней тревоги, который любишь в молодости и которого боишься с годами.

 Лев Николаевич сидел тут же и завтракал.

 -- А я вот как глуп сегодня,-- сказал он,-- вот что я придумал:

 

 "Quand est-ce-qu on se porte bien? --

 Quand on a une bonne saus thé (bonne santé)"*.