Мудрость толпы

– Мы прошли долгий путь, верно? – Она наклонилась к нему, и запах чагги в ее теплом дыхании вызвал прилив воспоминаний обо всех временах, когда они были вместе. – С тех пор, как трахались в конюшне.

Лео ощутил, что краснеет, как всегда краснел от речей своей матери, когда разговор принимал нежелательный для нее оборот.

– В ту ночь все развлекались, – проговорил он, напряженно и неубедительно. – Так же, как и сегодня, – добавил он, и на этот раз в его голосе прозвучала еще и горечь.

– Ты не развлекаешься, – возразила Рикке, глядя на него поверх бокала.

Когда-то эта нотка откровенности сбила бы с него мрачное настроение; теперь только погрузила в него еще глубже.

– Развлечения – это для тех, у кого все конечности на месте, – буркнул Лео.

Солнце уже окончательно зашло, и веселье становилось все более необузданным. Возможно, так проявлялся ужас Великой Перемены, который люди так долго держали при себе. Изерн-и-Фейл, задрав лиловую юбку до самого паха, показывала Зури шрам на своей мускулистой ляжке; та разглядывала его, высоко подняв черные брови. Трясучка в генеральском мундире, распахнутом на поросшей седой шерстью груди, вытащил меч и демонстрировал его Гловарду, который, казалось, вот-вот порежется о лезвие, с таким интересом он изучал серебряную метку возле рукояти. Во имя мертвых, какой-то горец приказал принести себе скрипку! И уже принялся пиликать едва узнаваемую джигу под рулады визгливого хохота подвыпившей Изольды дан Ишер.

– Мне жаль, – тихо произнесла Рикке. Она больше не улыбалась. – Что я не пришла тебе на помощь. Что я нарушила свое слово. Мне больно видеть, как тебе больно. Не могу тебя винить, если ты мне не веришь. Или если тебе все равно. Но мне действительно жаль.

Лео ощутил на глазах жгучие слезы. До сих пор он не осознавал, насколько ему хотелось это услышать. Он хотел сказать, что ему тоже жаль. Взять ее за руку. Поцеловать в щеку. Быть ей другом. Видят мертвые, ему нужен был друг! Чтобы все стало как тогда, давным-давно, когда они сидели на потолочных балках в замке ее отца.

Но тех детей уже давно не было. Лео не выбирал становиться таким страшным человеком; этого требовало от него время. Ради его страны, его семьи, его жены. Независимо от того, поблагодарят его за это или нет. Теперь мягкость означала слабость, а слабость означала смерть. Он не видел никакого пути назад.

Холодный ветер теребил перья на дамских шляпках, пламя факелов металось и взблескивало.

– Жалость не вернет мне ногу, не так ли? – отрезал он. – Она не вернет Йина, не вернет Антаупа, не вернет никого из тех, кто погиб в тот день.

Она бросила на него острый взгляд из-под полей своей шляпы.

– Вот как? Все это вина коварной Рикке, а? Но я не заставляла тебя становиться мятежником. Я не уговаривала тебя затевать сражение. Я не пришпоривала в тот день твою лошадь.

– Но ты послала гребаное письмо Орсо! – Он увидел, что Юранд глядит на них, и постарался понизить голос, но у него не получилось. – Я дрался за тебя, я жизнью рисковал ради тебя, а ты меня предала!

Он надеялся увидеть хоть какое-то признание вины. Вместо этого он услышал гневное фырканье:

– А что я должна была делать, продолжать смеяться, пока ты продавал Стуру Уфрис? Смотреть, как все, ради чего трудился мой отец…

– Что?! – рявкнул Лео.

Рикке прищурилась, татуировки на ее лбу зашевелились. Где-то в отдалении пророкотал слабый раскат грома.

– Твоя жена ударила меня в спину при первой же возможности. Купила помощь Большого Волка в обмен на мой дом.

Эту часть истории Савин предпочла ему не рассказывать. Лео поглядел на свою жену, стоявшую возле великого машиниста в своем обычном ослепительно-белом платье, и обнаружил, что она смотрит в его сторону. Изучает их. Пытается оценить, о чем они могут говорить и как это обернуть к своей пользе.

– Ты этого не знал? – спросила Рикке.

Лео прикрыл глаза. Во имя мертвых, неужели он так ничему и не научился? Ну конечно же, это не он убедил Стура идти вместе с ним на Союз из каких-то там братских чувств! Конечно же, Савин заключила сделку. И, конечно же, она сделала это за его спиной… Начал брызгать мелкий дождь – белые струйки, застывшие в свете факелов. Слуги притащили переносные навесы, борясь с усилившимся ветром. Какая-то женщина погналась за слетевшей шляпкой, кувырком катившейся по лужайке.

– Нет. – Он произносил каждое слово резко и отчетливо. – Я этого не знал.

Он снова бросил свирепый взгляд на Савин, но та уже даже не смотрела. Она элегантно смеялась над какой-то шуткой Карнсбика, словно вся перенесенная Лео боль в любом случае не стоила для нее выеденного яйца.