Некоторые не попадут в ад

Два здоровых бугая, погранец и таможенник, отошли от моей машины и что-то обсуждали с минуту.

Потом один из них, со вполне добродушным и чуть заговорщическим видом подошёл снова.

— Слушай, мы никому не скажем, это просто для нас. Мы пари заключили — капитан или майор?

— Майор, — ухмыльнулся я.

— А! Я выиграл! — закричал этот бугай, и тут же направился ко второму. — Гони сигареты. Початая пачка! Как «нет целой»? Уговор!

Они оба хохотали.

На донецкой таможне я честно пристроился в очередь за двумя женщинами, но меня, как всегда, заметили таможенники, тут же подошли, тихо попросили документы. Я отдал.

— Вам не стыдно? — спросила меня одна из женщин. Такого со мной ещё не было. Вторая ей что-то шептала, успокаивая.

— Да нет, не очень, — ответил я, искренне подумав.

— Оно и видно, — заметила она.

— Послушайте, — сказал. — Я честно встал за вами в очередь, хотя вообще мог этого не делать. У меня попросили документы. Не могу же я сказать: «Нет, я не дам документы!» — правда? Они побежали меня оформлять в другое окно, я вам даже не мешаю. Вон, подавайте паспорта, вас просят уже.

— Стыда нет, — упрямо повторила она.

Ну нет и нет. Где взять, если нет.

Сел в машину. Прогудела смска. Кто тут нас ищет, интересно, с утра пораньше. Ещё есть время посмотреть и даже ответить: дальше российский оператор опять пропадёт пропадом.

«Всё хорошо?» — была первая смс.

Ответил утвердительно.

«Приезжай ещё», — гласила вторая.

Желание было: спрятать мобильный куда-то подальше, а то вдруг сейчас кто-нибудь подойдёт, громко спросит: «Ну-ка покажи, что там у тебя? Быстро давай сюда, сказали тебе!»

— Привет, ассасины! — поприветствовал я встречавших меня бойцов: Араб на своей машине и моя личка. Я ещё часов десять назад придумал, что именно так с ними поздороваюсь.

Они все засмеялись. Мы обнимались так радостно, будто не виделись неделю, две, три. А мы не виделись — полтора дня.

В отличие от меня, они откуда-то знали это слово: ассасины.

«Надо же, — размышлял я по дороге, любуясь на прозрачную, тишайшую, нежнейшую донецкую погоду: — все мои друзья — убийцы; что-то я никогда об этом не задумывался».

…убийцы, а я не знаю лучше людей.

Обогнал Араба, чисто из форса.

Он отстал, потом свернул на какую-то боковую, мне неизвестную.

Минут через двадцать пять я увидел его впереди. Вот сучонок. Вот ведь. И всегда он так. Никакого почтения к старикам.

По дороге, из последних сил, догнала третья смс: «Посмотри в почте письмо. Тебе там прислала кое-что».

И на этих словах российский мобильный оператор вырубился.

В нашем съёмном домике меня ждал любовно накрытый стол: жареное мясо, сыры, колбасы, помидоры, зелень — видно, по дороге отписались Злому, чтоб выставил как раз в ту минуту, когда я буду заходить, — а также разнообразное пиво, и бутылка коньяка, уже открытая.

Наша компания тут же, гомоня, уселась жрать; мы с Арабом дали по коньяку: я — чтоб не спать текущий день, Араб за компанию. Минут через семь не вытерпел, полез за ноутом, раскрыл, забрался в почту: там была её фотография.

На фоне храма, в платке, глаза распахнуты, губы распахнуты.

Потратил три минуты — напоминали: «Захар, стынет!», — сделал коллаж из трёх фотографий: с одной стороны Моника, с которой ужинал, Беллуччи; посередине эта — у храма, распахнутая; с другой стороны присоседил первую попавшуюся «Мисс мира», латиноамериканка какая-то с огромным ртом.

Показал бойцам на предмет: кто самая красивая?

Каждый, кто привстал, жуя, со стула посмотреть, — ткнул по очереди пальцем в середину. Только не ставший завтракать и куривший в уголке Злой не подошёл, ему было всё равно. Тайсон же, подумав, добавил: «…эта Джессика тоже ничё, — и указал на Монику, — где-то я её видел».

(Всякую молодую, привлекательную женщину бойцы называли: Джессика. «Смотри, Джессики идут». Происхождение этого термина осталось мне неизвестным.)

Араб, хрустнув огурцом, спросил подозрительно, разглядывая ту, что посередине: «А кто это?».

Ответил: «Инопланетянка». И сразу тему перевёл: ну, какие новости, чего молчим-то, целый день меня не было, говорите уже.

Араб, обыденно:

— У нас двухсотый.

Я перестал жевать.

— Кто? В бою?

— В том-то и дело, что нет. Аист унёс.

Араб назвал позывной, — не молодой, но и не старый, мой, думаю, ровесник: молчун, неплохой боец, упёртый в какой-то своей тайной правоте, о которой никому ничего не сообщал.

Налив себе сока в стакан, Араб дорассказал:

— На позициях опять всю ночь кошмарили друг друга. Утром сменились. По дороге ни на что не жаловался. Зашёл в комнату на располаге, сделал шаг — и рухнул. Потрогали: готов. Сердце встало.

Я поискал подходящую реакцию внутри. Вместо ответа вдруг удалил все три фотографии, которые только что показывал товарищам.

Нечего дозревающим мертвецам живых людей беспокоить.

* * *

Последний раз мы сидели на берегу, у ставка, — Батя, Саша Казак, я… Охрана по периметру. Кажется, это был уже август.

(Надо собраться, расшевелить память — что было, чего не было, в какой последовательности, кто крайний, за кем занимать, я последний.)