o 0a115616b968c99b

на Красную площадь и на Китай-город! Государь завтра в Москву въезжает, под звон

колокольный, со свитой боярской, духовенство его во вратах Кремля с образами ждет, и тут

это – Голицын щелчком перебросил грамоту Болотникову. «Где он? И Шуйский где, как

пропал из-под Тулы, так и не видели его!».

- Этого тоже никто не видел, - мрачно сказал Болотников, потирая обросшее, бородой,

усталое лицо. Он посмотрел в серые глаза Голицына и вдруг вспомнил ту ночь, в подполе на

усадьбе у князя Масальского.

«Я же ему тогда сказал, - один глаз тебе выжег, и второй выжгу, - где пан Теодор? Я же

видел вас двоих вместе, ночью, как ты с усадьбы его выходил. Где он? Ничего не сказал,

только, когда я горло ему перерезал уже, прохрипел: «Мэри…». Жена это его, да, и девка

там еще у них была, дочь, велели к приезду государя их в Кремль доставить, тайно, вместе с

Ксенией».

Болотников встряхнул головой и твердо продолжил: «Найдем мы его, князь Василий,

человек-то он видный, сами знаете, не пропустить. И Шуйского тако же, рядом на плахе

лежать будут».

- Ну-ну, - процедил Голицын и поднялся. Болотников продолжал сидеть.

- А ну встань! – велел князь.

- Еще чего! - отозвался Болотников и его карие глаза, заиграли злыми искрами. «Я не как

некоторые, - усмехнулся мужчина, - я государю еще там, в Польше поверил, и помог ему

поболе, чем те, что потом в Тулу прибежали – на верность присягать.

Голицын сцепил, зубы и грубо сказал: «Баб этих сегодня ночью, куда надо отправь, и тихо,

чтобы не видел никто».

- Да уж понял, - лениво ответил Болотников, ковыряясь во рту.

Мэри присела на лавку и пристроила голову дочери у себя на коленях. Энни лежала, сжимая

в детских, нежных пальчиках кинжал.

- Мама, - девочка подняла запухшие от слез, красные глаза, - а папу похоронили? Я хочу к

нему на могилу сходить, можно? Где она?

- Не сейчас, доченька, - Мэри поцеловала льняные локоны. «Ты же видишь – женщина

показала на запертую дверь, - нам не выйти отсюда, и пистолет у меня забрали».

- Почему ты его отдала? – горько спросила Энни. «Ты же смелая, взяла бы и убила их».

Лазоревые глаза матери помрачнели.

- Потому, доченька, что нельзя мне сейчас рисковать, - Мэри помолчала. «У меня ты на

руках, ее высочество, - она показала на Ксению, что лежала на лавке напротив,

отвернувшись к стене, - нельзя мне умирать, милая. Раз папы больше нет, то я теперь за все

отвечаю.

Мэри подумала: «И священника нашего не увидеть больше. Я этого Рубца, как не уехал он, -

попросила, а он мне только в лицо рассмеялся, и дверь захлопнул. И Федор где – один

Господь ведает. Лиза на Волге, все легче, когда сбежим, можно будет туда пробраться.

Пойдем нищенками, на нас никто и не посмотрит».

Дочь задремала, - быстро, чуть посапывая, а Мэри все укачивала ее, пока не услышала

тихий голос: «Марья Петровна?».

- Вы поспите еще, Ксения Борисовна, - устало попросила женщина. «Все равно тут, - она

обвела глазами пустую, с одним деревянным ведром, и кучами соломы у стен, горницу, -

делать нечего».

Девушка повернулась к ней и, подперев темноволосую голову рукой, сказала: «Мне так жаль,

так жаль, что вы мужа своего потеряли, Марья Петровна. Простите, пожалуйста».

- Ну что вы, - Мэри осторожно опустила голову дочери на грязную подушку. Она присела

рядом с царевной, и вздохнула. «Что сердце у меня по нему болит – так, сколько буду жить,

рана эта не закроется».

- Я знаю, - после долгого молчания проговорила Ксения, - что они у него выведать хотели.

Он же тем вечером к Федору Петровичу ходил, ну, Воронцову-Вельяминову, видели вы его,

наверное. Ну, они у него, должно быть, и спрашивали – где встречались. Они ведь Федора

Петровича боятся, батюшка, как жив был еще, рассказывал – когда самозванца под

Добрыничами разбили, Федор Петрович там целые деревни сжигал».

Мэри посмотрела на румянец, что заиграл на щеках девушки, и, взяв ее руку, спросила: «Это

о нем вы мне говорили, тогда, в Кремле?»

Ксения кивнула и страстно сказала: «Он мне грамотцу прислал, ну, тогда еще, написал, что

ему жизни без меня нет. И все равно, - девушка закусила губу, - пусть, женат он, я знаю, мне

бы хоть как, но быть с ним».

Марья погладила длинные пальцы и вздрогнула – засов на двери заскрипел, и Болотников,

встав на пороге, велел: «Выходите, в другое место повезем вас, удобнее оного».

Мужчина все улыбался и Ксения робко спросила: «Куда?».

- Увидите, царевна, - Болотников широко распахнул дверь, и, опираясь о косяк, засунув руки

в карманы, - рассмеялся.

Федор потянулся за буханкой хлеба, и, отрезав кинжалом толстый ломоть, угрюмо сказал:

«Слышали же сами, Василий Иванович – каких-то монахов из Чудова монастыря Голицын

велел в подвале Тайного приказа удавить».

- Чтобы не раскрыли самозванца-то, - Шуйский вытер пальцы о ручник, и, посмотрев на

Федора, вздохнул: «На Волгу нам надо, боярин. Вон, - он кивнул на улицу, - я сегодня на

Красной площади был. Богдан Бельский на Лобное место взобрался, и слеза его пробила,

суку.

«Православные! – сказал, - благодарите Бога за спасение нашего солнышка, государя царя,

Димитрия Ивановича». Ну и крест с иконой поцеловал, понятное дело.

Федор, молча, налил себе кваса.