o c24ec28d571a6d65

будет замуж выдать, а сыновьям невест надо с Москвы привозить. Ну и привезу. Вот так

Сибирь нашей и станет, - Кольцо вдохнул полной грудью степной воздух, - как внуки мои тут

жить будут, семьями, так и помирать можно будет. Ну, лет через тридцать, али сорок».

-Вон визиря знамена, - прервал его размышления татарин.

-Знамена, - ядовито пробормотал Кольцо. «Каждая шваль на юрту тряпок навешает, и

визирем называется, а то и ханом».

-К бою приготовьтесь, - негромко сказал он, обернувшись к дружине. «Ну, так, на всякий

случай». Он проверил ручницу и подхлестнул коня. На холмах, над потрепанными, старыми

юртами – было их с десяток, а то и менее, - развевались конские хвосты.

-Уже лучше, - Волк одобрительно посмотрел на Федосью. «Хоша уши не закрываете,

Федосья Петровна, и то хорошо».

-Уж больно громко, - покраснев, сказала девушка.

-Это когда близко, - Михайло сорвал какую-то былинку и закусил ее крепкими, белыми

зубами. «В бою сие не слышно, - там и так все палят, кому не лень».

-А вы в бою были? - Федосья вертела ручницу, разглядывая ее.

Волк покраснел – нежно, будто девушка. «Я обозы грабил, - пробормотал он, - там боя-то

нет, они сразу руки поднимают».

-А почему вы сюда поехали? – Федосья глянула на него – искоса.

-А потому, Федосья Петровна, - Волк потянулся, - что пришел к нам в острог дьяк и сказал:

«Коли кто хочет жизнь свою сохранить – в Сибирь отправляйтесь. А мне о ту пору, летом,

только семнадцать исполнилось, на Троицу как раз, умирать-то не особо хотелось, какие мои

годы».

-Так вы еще молодой такой! – ахнула Федосья.

-А то вы старая, - пробурчал Волк. «Вы, небось, меня моложе».

-Мне в марте, следующим годом, семнадцать будет, - краснея, призналась Федосья. «Однако

ж я замужем».

-То, конечно, - усмешливо сказал Михайло, - дело меняет, Федосья Петровна.

Она только улыбнулась – краем вишневых, пухлых губ.

-Ешь, - сказал Карача. «Ешь, Иван, баран молодой, жирный, только с утра зарезали». Визирь

откинулся на грязные подушки и улыбнулся – широко.

Дружина, с воинами Карачи, обедала снаружи – оттуда были слышен чей-то хохот. «На, -

Кольцо облизал пальцы, и протянул Караче флягу, - или вам сие Аллах запрещает?».

Карача рассмеялся – мелко, дробно. «Аллах не видит, - ответил он на ломаном русском,

указывая на засаленные стены юрты, и отхлебнул водки.

-Ты зачем сказал, что две сотни всадников у тебя? – Кольцо откусил вареной баранины и,

рыгнув, вытер губы. «Тут пятьдесят едва ли».

Там, - Карача указал на восток, и его смуглое лицо исказила усмешка, - там больше. Много

недовольных есть Кучумом, как я позову – они ко мне пойдут. Ну и к вам тоже, - узкие,

темные глаза визиря внимательно взглянули на атамана.

-Сие хорошо, - безразлично сказал Кольцо и, кинув в рот вареный бараний глаз, разжевал

его. «Ну что, - он зевнул, - еще водки?»

Визирь угодливо улыбнулся и потянулся за флягой.

-Нате, - Михайло порылся в седельной сумке и протянул ей свернутую одежду. «Оно все

чистое, на той неделе стирал».

-Сами? – удивилась Федосья.

Парень залился краской – до ушей, - и пробормотал: «Не люблю я в грязной одеже ходить, я

на Москве щеголь известный был. Я, Федосья Петровна, в шелковые рубахи да бархатные

кафтаны наряжался, золото-то звенело в кармане».

-Ну-ну, - Федосья окинула его взглядом и сказала: «А мы с вами почти одного роста, я ж

высокая, так что должно подойти».

Оказавшись в возке, она быстро натянула на себя шаровары и рубаху и усмехнулась –

одежда сидела, как влитая.

Волк присвистнул, когда она спрыгнула на землю. «Вам, Федосья Петровна, косы отрезать –

и чистый мальчишка будете. Это я в доброте говорю, - смущаясь, добавил парень, - мне сие

нравится. Вот, кобылка смирная, маленькая, стремя подержать вам?».

Федосья внезапно вспомнила уроки верховой езды, что давал им с братом во Флоренции

известный на всю Тоскану учитель, и легко вскочила в седло. Сколотые на затылке косы

рассыпались по спине – темной, ниже пояса волной, и она, взглянув на Волка раскосыми,

смеющимися глазами, велела: «Ну, догоняйте, Михайло Данилович!».

Степь ложилась под копыта лошади бесконечной, желтой лентой. Федосья оглянулась, и,

натянув поводья, перешла с бешеного галопа на легкую рысь. Волк, чуть задыхаясь,

подъехал ближе и обиженно сказал: «Коли б я знал, что вы так скачете, я б вас на своего

жеребца посадил, он резвее».

Конь краденый тоже? – ядовито спросила девушка, лаская нежную, светлую гриву серого

коня.

-Упаси Господь, - Волк перекрестился, - конокрадом быть – сие дело последнее, я б на это,

даже с голода помирая, не пошел. Нет, Ермак Тимофеевич, - он кивнул на север, - дал, - как

в дружине я оказался.

-Ну, поедемте тихо теперь, - вздохнула Федосья, - не след-то коней палить, нам еще на

север идти.

Волк, перегнувшись в седле, сорвал какой-то цветок и вдруг, взглянув на нее голубыми

глазами, серьезно сказал: «Смелая вы, Федосья Петровна. Сие ж Сибирь, сюда и своей-то

волей никто не едет».

-Я же замужем, - улыбнулась девушка, - а куда муж, - туда и жена, Михайло Данилович, хоша

в Сибирь, а хоша и дальше еще».

-Как крепостцу поставим на Тюменском волоке, я тоже женюсь, - серьезно сказал юноша.