Итак, в Смуте уничтожилось старое боярство и было поражено казачество. Верх и низ московского общества проиграли игру, а выиграли ее средние общественные слои. Их ополчение овладело Москвой, их «начальники» правили страной до царского избрания, ими же, наконец, был избран царь Михаил. Перед Смутой и в ее начале еще жива была память о боярах, «государях» Русской земли, которые шли от «великих и удельных князей» и посужались только «великим государем» Московским. Они были господствующим классом в обществе и сообщали обществу аристократический оттенок. С ними боролся Грозный. Он разгромил их, но не мог истребить их памяти, и новая, созданная Грозным знать тянулась подражать во всем, кроме политических тенденций, тем же «государям». Она усваивала формы их княжеского землевладельческого быта и готова была унаследовать их гордость и заботливость об «отечестве» и «чести». Смута смела все эти аристократические пережитки и выдвинула вперед простого дворянина и «лучшего» посадского человека. Они стали действительной силой в обществе на место разбитого боярства. Произошла, словом, смена господствующего класса и исчезли последние остатки старого социального режима.
Так определяется основной факт нашей общественной истории начала XVII века. В нем находит свое объяснение внутренняя политика новой династии в первое время после Смуты. Созданная средними слоями населения на их Земском соборе и даже в отсутствие бояр седмочисленной думы, новая династия была тесно связана с избравшей ее средой и действовала с ее постоянной поддержкой. Царь и Земский собор составляли единое и вполне согласное правительство, главной заботой которого было поддержать и укрепить восстановленный государственный порядок. Обе силы дорожили одна другой: собор был единственной опорой власти, действовавшей в расстроенном государстве, а царь был внешним символом народной независимости и порядка. Не собор стремился разделить с властью ее прерогативы, а царь желал разделить с собором тяжелое бремя управления и ответственность за возможные неудачи[257]. К полной солидарности власть и ее совет приводились сознанием общей пользы и взаимной зависимости. Поэтому политика правительства царя Михаила совпадала со стремлениями Земского собора, служившего органом господствовавших в стране классов. Она была холодна к интересам старой родословной знати. Даже Пожарский, клонивший свои симпатии к этой знати, не был, несмотря на свои исключительные заслуги, хорошо поставлен в Кремлевском дворце: его выдали головой Борису Салтыкову всего через год после освобождения им Москвы. А перворазрядные княжеские фамилии из уцелевших после Смуты, например Голицыны и Куракины, до конца XVII века сошли с первого плана придворной жизни. Гораздо внимательнее относилась новая династия к простому служилому классу. Его землевладение было одной из самых больших забот правительства. Уже 5 июня 1613 года новый царь слушал указы Ивана Грозного об ограничении права распоряжения вотчинами и восстановил их силу: «Вперед бояром и дьяком Поместнаго приказу велел о княженецких и о монастырских вотчинах делати по прежнему указу царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руссии»[258]. Таким образом, на земельные операции тарханных владельцев, светских и духовных, правительство по-прежнему налагало свою руку. Простым же служилым людям в их хозяйственной нужде правительство шло навстречу. Оно устраивало их на поместьях и, по их челобитьям, крепило за ними крестьян, обещая полную отмену знаменитых урочных лет. Крепостной труд, без которого не умели жить землевладельцы, правительство признавало, как и они, непременным условием земельного хозяйства служилого человека. В жертву потребностям этого хозяйства и приносилась гражданская независимость сельского работника. Зато в других своих слоях, на землях черных и дворцовых, тяглое сословие торговых, посадских и уездных людей пользовалось большим правительственным вниманием. Правительство не раз высказывало свое пожелание, чтобы все эти люди от бед и скорбей своих «поразживались». Всеми подобными мероприятиями, взглядами, пожеланиями правительство, в сущности, давало ответ на то, что говорили ему его избиратели в своих челобитьях и в речах на земских соборах.