Директор Каваками часто задерживался допоздна, и не раз Куроде казалось, что во всем небоскребе, принадлежащем строительной компании «Нагоя Кэнсэцу», нет никого, кроме господина Каваками, его самого и нескольких сотрудников охраны. Документы по проекту нового торгового центра могли подождать до завтрашнего утра, тем более что все уже было неоднократно согласовано и господину Каваками оставалось только поставить в нескольких местах свою личную печать[247], но Курода принес бумаги в кабинет начальника ровно в двадцать один час сорок минут и теперь думал, что, оставь он еще хотя бы пару минут в запасе, господин Каваками успел бы поставить последнюю печать и убрать ее в ящик, а теперь цилиндрик из слоновой кости закатился под стол, и важные документы рассыпались по полу. Курода положил руку на плечо начальника и успокаивающе погладил: пожалуй, ни один из сотрудников «Нагоя Кэнсэцу» даже в пятничном подпитии не смог бы предположить, что такой жест возможен в отношении замкнутого, всегда застегнутого на все пуговицы директора Каваками. Однажды кто-то в шутку обмолвился, что, должно быть, он и дома ходит в деловом костюме и разговаривает с женой и дочерью исключительно на языке официальных документов.
– В груди болит, – пожаловался господин Каваками. – Вот тут.
Он попытался поднять руку и показать, но Курода его остановил:
– Не нужно, Каваками-сама. Скоро вам станет легче.
Господин Каваками прикрыл глаза. Видно было, что он изо всех сил пытается собраться с мыслями, но сознание его постепенно и неотвратимо угасает. Курода Сано почувствовал противный липкий ком, возникший в горле, и закусил губу. Печально, как печально. Наверное, он и через тысячу лет не сможет к этому привыкнуть – к тому же директор Каваками и вправду был хорошим человеком, и не таким уж старым, даже не пожилым – всего пятьдесят два года, но всю свою жизнь, начиная с младшей школы, он старался не показывать миру своих переживаний и справлялся с ними в одиночку, даже когда судьба бывала к нему немилосердна, – такой уж ему достался суровый самурайский характер, это его и сгубило. Человеческое сердце нуждается в том, чтобы время от времени высказываться понимающему собеседнику. Скорее бы уже прошли эти четыре минуты.
– Моя дочка, Ёрико, – с трудом выговорил господин Каваками. – Я вас так и не познакомил.
– Ничего, еще познакомите. – Курода приложил усилие, чтобы его голос не дрожал. – Все будет хорошо, господин Каваками. Сейчас приедет «Скорая».
– Нет. – Веки мужчины дрогнули, но сил открыть глаза у него уже не было. – Вы бы с Ёрико подружились. Она у меня умница, окончила с отличием Токийский университет. Что еще нужно отцу, кроме гордости за своего ребенка?
– Вы счастливый человек, господин Каваками. – Согласился Курода.
– Она… – Выдохнул директор. – У нее есть друг. Судя по всему, хороший парень. Я его… не знаю.
– Вот как…
– Наверное, она беспокоилась… что я могу не одобрить ее выбор.
Он замолчал. Курода подавил желание еще раз посмотреть на часы – он и так знал, что четыре минуты еще не истекли.
– Мне так жаль, – прошептал господин Каваками. – Моя семья заслуживала больше любви, чем мог дать им такой человек, как я. Ёрико…
– Не наговаривайте на себя, господин директор компании. Я уверен, что ваши близкие знают, что вы любите их. Это нормально, когда мужчина не показывает своих чувств. Отдохните, пожалуйста, вам нельзя тратить силы.
Господин Каваками молчал. Курода считал про себя секунды – «Скорая», наверное, уже остановилась у подъезда здания, ворота им предусмотрительно открыли заранее.
– Курода-кун…
– Да, господин Каваками?
– Скажи мне… – На этот раз мужчине все-таки удалось немного приоткрыть глаза. – Ты – бог смерти?
Курода Сано вздрогнул, как будто его коснулся порыв холодного воздуха. Можно было ответить что-нибудь утешительное – в любой другой ситуации он бы именно так и поступил. Но господин Каваками был честным человеком – насколько знал Курода, начальник никогда в жизни не покривил душой и не сказал того, чего на самом деле не думал, так что он заслуживал ответной честности – даже если это было против правил.
– Да, – просто ответил Курода.