Отец. Жизнь Льва Толстого

1 В воспоминаниях Горького: «Сулер рассказывал: он шел со Львом Николаевичем по Тверской, Толстой издали заметил двух кирасир. Сияя на солнце медью доспехов, звеня шпорами, они шли в ногу, точно срослись оба, лица их тоже сияли самодовольством силы и молодости.

Толстой начал порицать их:

— Какая величественная глупость! Совершенно животные, которых дрессировали палкой…

Но когда кирасиры поравнялись с ним, он остановился и, провожая их ласковым взглядом, с восхищением сказал:

— До чего красивы! Римляне древние, а, Левушка? Силища, красота, — ах, Боже мой. Как это хорошо, когда человек красив, как хорошо! левые, даже собственные его единомышленники». «Как мало людей понимало Толстого! Одни называли его революционером, другие — консерватором, аристократом, упрекали его за «роскошь», кстати сказать, весьма относительную. С кем же в конце концов Толстой? — Он не с правительством, не с революционерами, методы которых он осуждал. Его отрицательного отношения к революционерам не понимали, хотя он совершенно ясно высказывался в своих статьях. Достаточно прочитать мысль, записанную им в дневнике от 21 сентября 1902 года, чтобы понять раз навсегда его отношение к социализму: «Социалисты видят в трестах, синдикатах осуществление или движение к осуществлению социалистического идеала, т. е. что люди работают сообща, а не врозь. Но работают они сообща только под давлением насилия. Какие доказательства на то, что они так же будут работать, когда будут свободны, и какие доказательства того, что тресты и синдикаты перейдут к рабочим. Гораздо вероятнее, что тресты произведут рабство, от которого освобождаясь, рабы будут разрушать эти не ими установленные тресты».

«Толстой видел ту пропасть, в которую, как безумцы, устремилось человечество. Атеисты–революционеры все сильнее забирали умы молодежи: громкие, красивые слова — служение народу, борьба за равенство, братство людей, самый факт преследования этих борцов за свободу, конспирация — возбуждающе действовали на юношество. Путь революционный, радикальный, быстрый, требующий молниеносных жертв, храбрости, геройства — привлекал их к себе. Путь же Толстого — стремление жить по учению Христа, самосовершенствование, непротивление злу насилием — был, с точки зрения большинства — утопией».

«Он знал, что так продолжаться не может. Он предвидел возможность революции и боялся ее. Только в вере в Бога и в следовании по пути, указанному людям Христом, могло быть спасение человечества».

У нас очень любят говорить о кричащих противоречиях Льва Толстого, повторяя слова В. И. Ульянова—Ленина, сказанные в определенной политической ситуации для своих целей. Было другое — невероятная цельность, художественное видение мира, предопределяющее страстный поиск истины, который сам по себе сплошное противоречие. В этом непрекращающемся и не останавливающемся ни перед чем — даже отвергании собственных великих творений — тревожащем искании, непрерывном движении духа — один из главных уроков того уникального феномена в истории человечества, который зовется «Лев Толстой». В книге «Отец» А. Л. Толстая сумела показать это на небольшом пространстве, выбрав самое главное из необозримого количества материалов и фактов из жизни Льва Толстого.'

После смерти Толстого Александра Львовна прожила почти семьдесят лет — длинную жизнь. Первые годы, вспоминает она в книге «Дочь», были самыми тяжелыми. «При нем — у меня не было своей жизни, интересов. Все серьезное, настоящее было связано с ним. И когда он ушел — осталась зияющая пустота, заполнить которую я не умела»[144]. Как у одной из героинь Толстого, выход нашелся в патриотическом деле. В начале первой мировой войны Толстая в качестве сестры милосердия идет добровольцем на фронт, работает на перевязочных пунктах, в госпиталях, позже — уполномоченной Земского Союза.

После Февральской революции она работает в Москве в Обществе изучения и распространения творений Толстого (позднее оно стало назьшаться кооперативным товариществом). Работа Обществом была проделана большая: разобраны рукописи Толстого, многие скопированы н сфотографированы. После того, как Общество объединилось с группой В. Г. Черткова, начавшего подготовку 90-томного собрания и все перешло в руки Госиздата, Александра Львовна отошла от издания, целиком сосредоточившись на делах Ясной Поляны. Декретом Луначарского она была назначена полномочным комиссаром (потом — хранителем) Ясной Поляны. Это не спасло ее от знакомства с Лубянской тюрьмой, допросов А. С. Агранова и пятерых арестов.

Ее жизнь до 1929 года — постоянная борьба за сохранение Ясной Поляны как культурного центра, заповедника, музея. Она хлопотала, писала, ездила, обращаясь к М. И. Калинину, народному комиссару по продовольствию А. Б. Халатову, П. Г. Смидовичу, А. Енукидзе, В. Р. Менжинскому, И. В. Сталину. Работала в яснополянской сельскохозяйственной артели, в 1922 г. организовала школу (потом получившую название Опытно–показательной станции).

В Москве она принимала участие в организации Толстовского музея и одно время была его директором.