Павел I

Почему Екатерина II писала о том, что супруг «не имел никакого отношения к рождению сына», понятно: надо же было как-то оправдать свое воцарение. Ведь фактически она являлась самозванкой, прекрасно это понимала, и все годы своего правления эта мысль не давала ей покоя. Будучи умной, циничной, расчетливой и глубоко аморальной, «Екатерина Великая» не могла чувствовать себя спокойно, пока существовал якобы «неизвестно от кого» рожденный сын Павел. Он служил живым укором и постоянной угрозой. Слава Богу, «великая Государыня» не рискнула физически устранить его, однако мысль о лишении Павла видов на Корону занимала её многие годы. Именно из окружения Екатерины и вылетали сплетни о том, что Павел Петрович — «ущербный», «слабоумный», хотя на самом деле никаких оснований для подобных умозаключений не существовало…

После гибели Павла Петровича прошло более ста лет, и уже в XX веке случился новый и последний трагический акт: отречение от Престола, а фактически — свержение в марте 1917 года Императора Николая II. В этой финальной сцене русской монархической драмы «родовитые» и «именитые» напрямую своих рук не обагрили Царской Кровью. За них это сделали представители революционной клики. Но «диагноз негодности» Миропомазаннику был опять поставлен в салонах.

Николай II и Его Семья были объектом беспощадной клеветнической кампании, которую раздували совсем не беспощадные революционеры, а те представители высших кругов, кто носил родовые гербы, кто клялся «Именем Божием» перед Святым Евангелием хранить верность Царю до последнего земного вздоха и кто оболгал Его и предал. Вся так называемая «Распутинская история» — набор грязных и абсурдных видений «высшего общества», который стал своего рода эпикризом истории болезни русской дворянско-чиновной элиты, истоки которой восходят как раз ко времени Императора Павла. Явным признаком полной моральной деградации дворянской корпорации, этого «сословия верных слуг государя», стал тот, просто параноидальный восторг, с которым основная масса дворянства приняла весть о падении монархии. Пили шампанское, поздравляли друг друга как с великой победой…

Дворянский восторг марта 1917 года напрямую перекликался с экстатическими чувствами «образованного общества» в марте 1801 года. Однако в третий раз провернуть «чисто дворянское дельце» не удалось, В марте 1917 года был свергнут не просто Царь, а именно Последний Царь и на авансцене истории оказались народные толпы, которые никакого участия в событиях 1762 и 1801 годов не принимали. Теперь же приняли и, в силу природного инстинкта, обратили свою ненависть против «благородных», тех, кто веками в России являлся баловнем судьбы, кто не просто мирно жил, а именно процветал под сенью Монархии, но не ценил и не понимал не только значимости исторической власти, но и своей личной ответственности за нее. «Игры с Короной» завершились падением и Монарха и всех остальных слоев, звеньев и элементов исторической государственной системы.

Несмотря на общественное табу, интерес к трагической судьбе Императора Павла I среди историков и всех, кто интересовался историей Отечества, в общем-то никогда не пропадал. Еще на заре отечественной историографии, через десять лет после гибели Павла Петровича, «последний летописец» Н. М. Карамзин (1766–1826) в своем историографическом трактате «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» вынес беспощадный приговор Павлу I. По его словам, Император обладал «жалким заблуждением ума», «начал господствовать всеобщим ужасом», «казнил без вины», «награждал без заслуг», «отвратил дворян от воинской службы», «питался желчью ала», «ежедневно вымышлял способы устрашать людей», при нем «россияне боялись даже мыслить». Вылив на голову покойного еще целый ушат обличительных характеристик, Николай Михайлович далее как-то невнятно признавал, что, несмотря на всё вышесказанное, «зло вредного царствования пресечено способом вредным».

Подобные нелицеприятные оценки стали господствующими и «бесспорными» на последующие двести лет! Поразительно, но даже представители медицинской корпорации оставили свой след в «Павловедении». Существуют работы, в которых на основании анализа исторических анекдотов делаются широковещательные выводы, ставятся медицинские диагнозы! Врач-невропатолог признавал Императора «дегенератом», [3]а психиатр — «недееспособным» [4]. Тут уж всякие комментарии излишни…

Когда рухнула Монархия, то тезис о «ненормальном царе» пришелся весьма кстати марксистско-ленинской идеологии; он позволял просто, «без затей» клеймить «проклятый царизм», не утруждая себя особо специальными скрупулезными исследованиями. Действительно; если повелитель имел расстроенный рассудок, то и политика его могла быть только соответствующей.