Певчие птицы

Расчищая место для тока у самого ручья, я умудрился до сплошных белых пятен изжалить кисти рук и даже лицо прихватил порядочно, хотя топтал крапиву ногами и отбрасывал в сторону.

После получаса работы получился ровный прямоугольник метра четыре длиной и два в ширину. Я очистил его от корней и листьев, утоптал рыхлый кофейный перегной. Ток был готов. Оставалось построить неподалеку шалашик и можно завтра ловить.

Скрад я загородил у ствола единственной сосны, что росла на другом берегу ручья. Покрыл его пучками крапивы, лесным осотом, присыпал листом.

Все! Довольный оглядел место. Оно нравилось мне — такое ручьевое, незахоженное. Я люблю устраивать тока в лесу, налаживать избушки, копать простенькие колодцы, искать потаенные ключевины. Работая в лесу, роднишься с ним, доверяешься ему, и тихо становится в душе, словно никогда и не бывало там ни тревог, ни горестей, ни разного другого житейского мусора.

А на другой день, чуть забрезжило, я уже был у тока с тайником — птицеловной сетью, западенкой и двумя маленькими клеточками-барашками, где прыгали приманные чижи.

Западню с синичкой-московкой я повесил в стороне, чтобы не пугала других птиц, а клеточки с чижами поставил на току. Тщательно, неторопливо наладил сеть. Забросал ее листьями.

Еще оцепенело молчал лес. Он уже проснулся, но нежился в холоде рассветного тумана. Редкий шорох падающих листьев не нарушал общей тишины и покоя.

Утро было пасмурное, мглистое. И потому казалось, светает долго. Но вот пронзительно завопил малый дятел, откаркнулась кедровка, прошла с юрчаньем и кевканьем стая вьюрков, и лес будто встрепенулся, ожил, заговорил, зазвучал.

Синицы завозились по вершинам сосен. Еж шелестел, бежал куда-то. С десяток дроздов квохтал и переругивался у ручья: делил неоклеванную рябину.

Чижей не было слышно. Вместо них, попискивая на лету, к току примчался голубой поползень и начал бегать по корявой иве вверх и вниз, вверх и вниз — подвижный и бойкий, как мышка.

Ну, беда! Уж я знаю нрав этой короткохвостой длинноклювой и умной пичуги. Сейчас она станет снижаться на ток, набирать полный клюв конопли и семечек, относить в сторону и рассовывать про запас в трещины коры. Можно кидать шишками, хлопать в ладоши, даже стоять на току — ничего не поможет. Обнаглевший поползень будет прилетать и улетать, вертеться чуть ли не под ногами, пока не очистит ток до единого зернышка. Мало того, он сгоняет с места прилетевшую птицу и преследует ее так же, как делают это верткие пеночки. Их тоже очень не любят птицеловы.

Единственное средство избавиться от поползня — накрыть его сразу, посадить в отдельный садочек с водой и кормом, а закончив ловлю, выпустить где-нибудь подальше.

Едва сизо-голубая птаха соскочила на ток, я дернул за шнур. Сеть закрыла эту забавную полусиницу-полудятла.

Он не очень-то испугался. Слегка щипал пальцы длинным клювом, хитро глядел черным глазом: «Небось, выпустишь, не захочешь держать!»

И в запасной клетке поползень тотчас начал прыгать с подсолнушком в клюве, примериваясь, где бы можно подолбить.

Я прибрал сеть и снова сидел, курил, поглядывая, как облетают березы, слушал, как звенит в западне веселая московка.

— Цы-пити, цы-пити, цы-пити, — напевала она и все вертелась, все охорашивалась, топорщила хохолок — такая маленькая черная и белополосая, будто заводная игрушка.

Ухо уловило далекие голоса чижей. Прошли стороной.

«Значит, пролет здесь есть», — думаю я, ахам разглядываю стволы ольх, сероватые в мелких крапинках..

Вон тот гнилой пенек, наверное, светит в глухую ночь. И каков же этот ложок ночью?

— Кээ, кээ, — выговаривают в сосняке синицы-гаечки. Будто бы спрашивают: «Где? Где?» За то их и прозвали гаечками. Крик их можно передать и так: «гае, гае…»

Снова далекая перекличка: «пи-пие! пие-пи!» Все ближе, ближе, ближе… Разом взялись, отвечают приманные. Ближе, ближе голоса стаи. Пали. Смолкли. Значит, чижи сели где-то в вершинах. Я не вижу их еще, но по коротенькому чириканью: «черр… черр», — понимаю, что прилетные уже заметили приманных и переговариваются, подвигаются к ним.

Самые азартные охотничьи минуты. Падут или не падут на ток? А что, если улетят? И так бывает. Защебечут, загалдят, тронутся разом… Поминай, как звали.

Сквозь неплотную крышу скрада стараюсь разглядеть силуэты птичек меж листьев и веток. Ага, вон один… Еще пара. Еще… Птички чистят клювы, перепархивают, опускаются пониже. Одна уже на кустике над самым током, смотрит вниз, не решается слететь. Вроде бы чижовка. Она Серая, а чижик — тот яркий, зеленый. Видно-то плохо. Птичка уже на току. Пугливо клюет. Рука стискивает веревку. Не крою. Самка не нужна. Они не поют. Вот и чижик «сваливается» на ток.

Крыть?

А вдруг там, наверху, лучше, красивее?

Спугнешь всех!

А ну как не спустятся?

Крыть?

Нет, не буду… Погожу.

Может, еще пара выпадет…

Чижовка с тока вдруг слетает, следом снимается чижик.

Эх, досада. Промедлил! Вот тебе «спустятся еще».

А стайка уж переговаривается по-отлетному: «черр-черр… черри… черр».

И вот: «пи-пие, пи-пие, пи…» — значит, полетели.