Под сетью и мечом [сборник]

— Я не согласен, что Тимофеев сволочь. Он член партии с 1914 года. Ему жаль тебя, и он хочет помочь. Понятно, тебе это не нравится, а он говорит то, что было. Ты продолжаешь пить. От тебя и сейчас пахнет водкой. Я в своей жизни насмотрелся на алкоголиков и знаю, что это такое. Если ты подвержен этому пороку, ты лишен объективности. Поэтому ты должен понять, что Тимофееву жаль тебя.

— Он писатель, книги пишет.

— Значит, он тебя лучше видит, чем другие.

— Он дал мне свою рукопись на рецензию, я прочитал и сказал, что книга дерьмо.

— Ты и обозлен на него. Но дело не в этом, надо вести себя как полагается.

— Я прошу, дайте мне работу.

— Работу дадут. Не в этом дело. Ты должен перестроить свою жизнь. Надо взять себя в руки и категорически прекратить пить. И это только от тебя зависит.

Работу тебе дадут, но ты должен подготовить себя к этой работе, какая бы она ни была. Если ты этого не сделаешь, то тебя может постигнуть прежняя участь. У нас государство, а не лавочка, и нельзя терпеть, когда вокруг тебя околачивается всякая сволочь. Об этом к нам, кроме письма Тимофеева, поступают и другие сообщения.

— Прошу зачитать.

(Ворошилов читает донесение заместителя начальника Главного военно-медицинского управления по политической части генерала Лайок. Во время чтения В. Сталин сначала возмущенно пожимает плечами).

— Напрасно ты возмущаешься. Люди не могут молчать, когда ты ведешь себя безобразно. Они отвечают за порядок в санатории, а значит, и за твое поведение и, если хочешь, за твою жизнь.

— Да, я выпивал, но до утра не пропадал, ездил в Минеральные Воды и вернулся в этот же день около полуночи. Я вас понимаю, Климент Ефремович. Знаю ваше доброе ко мне отношение. После смерти отца считаю вас вторым своим отцом.

— Но ты своего отца не слушался. Сколько раз он нам жаловался, когда ты еще учился в школе.

— Людям, которые пишут эти бумажки, делать, видимо, нечего. Пусть правду пишут, а здесь сплошная ложь.

— А что здесь неправда? Ты не отмахивайся. Пишут правду. В тюрьму ты был посажен не так просто, а по делам. Теперь выпущен — надо ценить это. Вести себя как следует. Вот твоя сестра Светлана живет как полагается, и на нее никаких сигналов нет. Она любит тебя. А ты ведешь себя неправильно. Если наберешься сил, энергии, то можешь исправиться.

— Спасибо, Климент Ефремович.

— Ты не согласен, вижу?

— Нет, почему же? Но такие слова, конечно, не радуют.

— Дочь Надя, находившаяся с тобой в санатории, — от какой жены?

— От Галины — первой жены.

— Как же тебе не стыдно в присутствии 16-летней дочери устраивать пьянки? Ты можешь махать руками и возмущаться, но, прочитав эти письма, мы все, члены Президиума, им поверили.

— Это и плохо.

— Ты вышел из тюрьмы. Теперь ты на свободе, тебе помогают найти свое место в нашем обществе. Ты должен оценить это по достоинству. Повторяю, ты необъективен к своим поступкам. Ты должен об этом хорошо подумать. Имей в виду, в компании с тобой могут быть и провокаторы, и люди, подосланные нашими врагами.

Сестра твоя ведет себя правильно, хорошо, к ней никто не придерется. Она считает тебя неплохим человеком. Она прямо говорит — во всем виновата проклятая водка. Повторяю, ты неправильно себя ведешь, за тебя душа болит. Наберись сил и возьми себя в руки.

— Спасибо, Климент Ефремович.

— Ты должен твердо заверить, что больше такие безобразия не повторятся. Ты даешь мне слово?

— Что говорить. Надо делать. Я докажу делом.

— Работа будет в зависимости от того, как будешь вести себя дальше. Если по-прежнему, то это не может быть терпимым.

— Первое и главное — надо работать.

— Прежде чем начать работать, надо покончить со всем тем, что тебе мешает жить и работать. Если ты не заверишь нас, что будешь вести себя хорошо, то работы не дадим.

— Хочу просить вас помочь мне встретиться с Никитой Сергеевичем.

— Я обещаю помочь, но Никита Сергеевич сейчас в отъезде.

— Куда он уехал?

— На юг.

— Я бы мог поехать к нему?

— Не следует этого делать. Он недели через три вернется.

— Сегодня я был у Малиновского, министра обороны, просил у него работу, но он сказал, что без Никиты Сергеевича решить этого вопроса не может. Вы разрешите мне, Климент Ефремович, к вам изредка приезжать?

— Не возражаю, если будешь приезжать трезвый.

— Если приеду трезвый — пустите, пьяный — выгоните. Я сейчас одинок, не с кем посоветоваться.

— Какую ты хочешь работу?

— Любую. Тяжело сидеть без дела. Выпрашивать неудобно, какую дадут.

— Если министр обороны не может, придется подождать. Еще раз говорю тебе — немедленно брось водку.

— Не такой уж я отпетый пьяница, больше создали славу. Пойду работать, и все встанет на свое место, исправлюсь.

— И надо, у тебя есть сила воли, исправляйся. А из твоих слов выходит, пока не работаешь, можно выпивать. Возьми себя в руки.

— Будет сделано, Климент Ефремович.

— Как живет сестра? Ты с ней встречаешься?

— Не знаю, я у нее не бываю.

— Почему? Она любит тебя.

— Дочь, которая отказалась от отца, мне не сестра. Я никогда не отказывался и не откажусь от отца. Ничего общего у меня с ней не будет.