Подкидыш

Но Глеб только махнул ему рукой: мол, иди-иди. Сам же пошел совсем медленно, чтобы отстать от своего громкого се­мейства. Потому что он только что вспомнил, как этой ночью при зеленом свете, вдруг озарившем весь мир, увидел в небе продолговатую штуку, ну как толстая авторучка, наверное. В наступившей после зеленого света тьме он еще пытался различить эту штуку, но, разбуженный громом, закричал не­ожиданно папа: «А ну, марш в кровати!» Сестра и братья дружно побежали, но Глеб остался на окне, пытаясь не то рас­слышать что-то за шумом дождя и рокотом моря, не то раз­глядеть в кромешной мгле. Было, однако, все так же темно, все так же плескали волны и хлюпал дождь. Глеб уже собрал­ся уйти вслед за младшими, как внезапно буквально из сере­дины тьмы протянулся вниз изогнутый, как сабля, луч, уперся в заблестевшую поверхность моря и вдруг пронзил, высветил морской мрак далеко в глубь, и море в луче стало голубым, точно днем. Не успел Глеб и глазом моргнуть, как луч под­нялся из глубины, надломился, подрожал надломленным кон­цом и исчез. Да, уж этот-то луч никто, кроме него, видеть не мог. Братья и сестра были уже в кроватях, громко шептали ему: «Глеб, иди, упадешь!», «Я скажу маме, что ты сидишь на окне», «Брат, у тебя совести нет». И он уже решил слезть с подоконника, как раздался слабый звук и расплывчатое пятнышко задрожало и погасло в небе. Глеб еще посидел, но больше уже окончательно ничего не было.

Странно, когда он лег ночью, он только и думал что о про­долговатой штуке и удивительном луче. А потом, как выра­жается мама, «заспал» — совсем забыл все это и вот только сейчас, на полпути к бухте, вспомнил. По всем правилам на­уки Глеб обязан был опросить других, хотя бы легкомыслен­ных, суетливых и нетерпеливых свидетелей, что они всё же видели и в какой последовательности. Лиля ведь говорила «глаз» — так, может, этот «глаз* и то, что видел он, одно и то же? Но Глебу почему-то не хотелось расспрашивать ни Ли­лю, ни братьев. Он только поинтересовался, догнав папу, бы­вает ли ломаный луч. И папа тут же ответил с пафосом:

Бывает ли ломаный луч! Это все равно что спросить, бывает ли квадратный круг, кубический мяч или сапоги всмят­ку! Нет ничего на свете прямее луча!

— А молния! — возразил Ивасик.

СТРАННЫЙ КАМЕНЬ

Едва Гвилизовы обогнули длинную гору Ящерку, как перед ними предстала зеркально-неподвижная после ночной бури Тихая бухта. Любители бухты были уже здесь, прохаживались по берегу, загорали, но почти никто еще не купался. Ивасик и Вова бросились было с визгом к воде, но с таким же визгом выскочили обратно — после жаркого солнца вода казалась очень холодной. Папа разулся и шевелил пальцами ног. Мама пересчитывала детей и сумки и искала для навеса забытую в пансионате простыню.

Ивасик втыкал всюду ветки. Мама, разворачивая вещи, на­ткнулась и укололась об его ветку.

—  Господи, — сказала она. — Зачем это тебе?

—  Сначала будут листики, — сказал Ивасик, — потом цве­ты, из цветов вылетят молнии, улетят в небо, а потом...

Папа сильно пошевелил пальцами на ноге, вздохнул и сказал:

—  Мне очень грустно, Ивасик, что ты или не слушаешь, или не понимаешь, или не хочешь понять, что я тебе говорю. Из ветки молнии быть не может; это все равно что положить в инкубатор камень и ждать, что из него вылупится цыпленок.

Так говорил папа, едва сдерживая раздражение. А между тем... Но об этом позже.