Поле битвы – душа

Во время моего крещения священник сказал, что актом крещения с человека волею и милостью Господа смываются все наши предыдущие грехи и человек вступает в новую жизнь – жизнь христианина – с чистого листа. Позже я прочитаю, что к святым отшельникам, праведной жизнью обретшим чистоту души, из леса выходили и принимали из рук пищу не только олени, но и волки и медведи. Птицы лесные слетались к ним на ладони за крошками. Вот и я получил необычное лохматое подтверждение акту своего крещения.

* * *

Эстония, середина 1980-х.

При следующей встрече мой новый друг и крестный семинарист Михаил Царьков предложил мне поехать с ним от семинарии поработать в женский православный Свято-Успенский монастырь, расположенный на территории Эстонии (тогда – республики СССР) в поселке Куремяэ (или Пюхтицы). Я и не предполагал, что такое возможно, но Михаил обещал замолвить за меня словечко как за будущего семинариста и добавил, что за работу еще и хорошо заплатят. Летом работа заключалась в заготовке сена для скотного двора монастыря, а зимой на рождественских каникулах семинаристы ездили в монастырь на заготовку дров. Уговаривать меня не пришлось, и очень скоро я вместе с семинаристами пересаживался в городке Усть-Нарва из таллиннского автобуса в маленький рейсовый автобус до эстонского поселка Куремяэ.

Пюхтицкий женский монастырь стоит в эстонских лесах на высоком холме, красив необыкновенно, виден издалека. Что и послужило поводом для базировавшейся поблизости воинской части истребительной авиации выбрать купола собора монастыря учебной целью для своих летчиков. В дальнейшем я неоднократно наблюдал, как самолеты заходили на цель и с оглушительным ревом проносились над куполами. Иногда можно было разглядеть силуэт летчика в кабине СУ-27. Говорят, если летчик этой машины включает форсаж двигателя ниже четырехсот метров над землей, люди внизу погибают от звукового удара. Однажды, один из самолетов потерял учебную ракету-болванку, и она шлепнулась в грязь скотного двора монастыря, «насмерть» перепугав монашек. Безобразие это продолжалось до тех пор, пока в спор между монастырем и летчиками не вмешался местный Владыка – митрополит Таллинский и Эстонский Алексий, потом ставший Его Святейшеством Патриархом Московским и Всея Руси, и не убедил наших славных авиаторов не пугать монашек. К моему рассказу этот эпизод не имеет никакого отношения, но я не удержался от этого этюда эпохи безбожия, типичного для того времени. Сегодня уже такое вряд ли возможно.

Посещения монастыря, в который я ездил последующие четыре года каждые лето и зиму, остаются одними из самых светлых моих воспоминаний. Надеюсь, там ничего не изменилось. Монастырь окружён внушительной защитной стеной, сложенной из огромных каменных валунов, с башнями-бастионами по углам, и производит впечатление средневекового рыцарского замка. Внутри по всему монастырю стараниями сестер-насельниц разбиты цветники из десятков сортов роз, и когда ты идешь среди них по уютным аккуратным дорожкам, и большие мохнатые шмели с басовитым гудением облетают кусты благоухающих роз, создаётся впечатление, что ты попал в филиал рая на Земле. Тишина, изредка нарушаемая колокольным благовестом. Покой. Все звуки приобретают какой-то внутренний, созвучный окружению смысл. Спешащие по своим послушаниям монашки в длинных черных одеяниях с низко опущенными головами вдруг заставляют и тебя задуматься о своём месте в мироздании. И будет ли оно когда-нибудь у тебя – «своё место»?

Нас – приехавших семинаристов (к коим я уже нахально себя причислял – у меня всегда намерение совпадает с ожиданием его свершения) – разместили в одной из башен, и я с замиранием сердца (вот оно – начало сказки!) поднимался по спиральной деревянной лестнице наверх, скрипя ступенями и ощущая себя перенесшимся чудесным образом на сотни лет назад.

Отношение сестер монастыря к нам было удивительно заботливым. Они в нас видели будущих священников. Мы их ласково называли матушками, хотя матушка в монастыре была одна – мать-настоятельница. Жили мы в светлых чистых кельях, всегда свежее постельное белье. Питались отдельно, кухня и монахини-поварихи у нас были свои. Кормили нас так, что моим рассказам по возвращении никто не верил. Если не было поста, на столе могли запросто стоять караси в сметане или фаршированная яблоками утка. Хозяйство в монастыре было натуральное, всё своё: свежее молоко и сметана, рыба и птица, всегда на столе в качестве закусок стояли квашеная с клюквой капуста, соленые грибы, огурцы, мочёные брусника и яблоки. Матушки пекли нам пирожки и сырники, блины и оладушки, угощая медом с монастырской пасеки, земляничным и малиновым вареньем из собственных запасов. Чай заваривали душистый, на одним им ведомых травах.