Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

В общем, бурлило. Однако же отмечу: это пока еще были всего лишь сомнения, и на речи юриста Васила Радославова — внезапно ворвавшегося в политику выпускника Гейдельберга, фанатика-«германофила», ненавидевшего Россию идейно, как «дикого азиатского варвара, мешающего нам, европейцам, вернуться в Европу», — никто пока что внимания не обращал, считая такие заявления «горем от ума».

ИСПОЛНИТЬ И ДОЛОЖИТЬ!

По гамбургскому счету, абсолютному большинству сомневающихся сам факт сомнений, ломающий вековые стереотипы, доставлял дискомфорт. Более всего все они, даже самые разочарованные, хотели бы получить внятные, убедительные, в уважительных тонах ответы, которые позволили бы верить в Россию и дальше, — но не от местных «лучезарных», а от самой «майки Русии». Всего лишь несколько добрых слов, объясняющих, что к чему и ради чего всё. Как при Александре Николаевиче...

Да вот беда, «майка» — вернее, Гатчина — считала ниже своего достоинства что-то объяснять тем, кто, по высочайшему мнению, по гроб жизни был всем обязан, рассматривая сам факт сомнений как очередное «предательство» (конечно же, цинично инспирированное ненавистным Баттенбергом, который, помимо всего прочего, еще и начал общаться с «детьми Вдовы», любившей своего sweet boy Sandro[18]). Это в понимании Александра Александровича, взявшего «болгарский вопрос» под личный контроль, было уже изменой покруче не санкционированной им победы под Сливницей.

Поэтому государь повелел принять меры, и не было уже у империи дипломатов уровня Горчакова, способных сказать «нет» кому угодно, объяснив почему. Невзрачный, исполнительный министр Гирс, до дрожи боявшийся царского недовольства, отдал нужные распоряжения. Генштаб тоже. Колесо завертелось. Российская агентура в Софии — разумеется, неофициальная, никаких контактов с консульством — донесла пожелания Гатчины до владыки Климента и «честных офицеров», а на возражения типа «мы бы рады, но сил не хватает» ответ был краток: приказы не обсуждаются. Но — уже мягко, как бы по секрету: да вы только сделайте, остальное не ваша забота. И...

В ночь с 21 на 22 августа 1886 года офицеры Софийского гарнизона и юнкера Военного училища во главе с майорами Петром Груевым, Георгием Вазовым, капитаном Анастасом Бендеревым и другими лидерами «военных русофилов» — живыми легендами армии, при поддержке солдат Струмского пехотного полка арестовали Баттенберга и велели подписать акт о «вечном отречении» от престола. Затем, когда подпись легла на бумагу и просохла, бывшее Высочество ни убивать, ни вообще обижать не стали, а отвезли к северной границе и переправили через Дунай, в Рени, сдав русским властям. Вскоре бывшее Высочество узнало мнение Гатчины: Александр Александрович приказал отпустить терпилу на все четыре стороны (бедолага поехал во Львов), добавив, что пусть сам думает, почему всё так нехорошо вышло, и сам решает, что дальше делать, а если нужны советы, так «тетушка Вики» пусть подаст.

Военные же, фактически взявшие власть, удерживать ее не собирались, ограничившись роспуском кабинета не пожелавшего сотрудничать Каравелова. Посоветовавшись с кем-то из «тихих русских», они передали полномочия митрополиту Клименту, и владыка, тотчас отправив в Гатчину телеграмму со словами «Болгария у ног Вашего Величества», за пару часов сформировал новое правительство, пригласив к сотрудничеству консерваторов и очень умеренных либералов — первым делом, конечно, Драгана Цанкова.

Теперь оставалось только ждать обещанного «не пройдет и суток», но сутки прошли, а потом еще сутки прошли, а из Гатчины никакой информации, не говоря уж о распоряжениях, не поступало, и о каких-либо вызовах к Гирсу послов великих держав тоже слышно не было. Гатчина грозно молчала, и только газеты, ссылаясь на источники, пожелавшие остаться неизвестными, рассуждали на тему, что вот ведь что бывает с теми, кто не уважает мнение России.