Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

«Мы совершили святое дело, — писал позже Георгий Вазов, — но не довели его до конца. Переворот превратился в печальную трагикомическую историю. Наша основная ошибка состояла в том, что мы не имели никакого плана, что делать после изгнания князя, а требования Панова учредить военный кабинет и претворять в жизнь его план были нами отвергнуты, поскольку не ради власти всё было задумано. Поэтому, успешно осуществив первый шаг, мы сочли, что наша миссия окончена, и передали дело в руки государственных деятелей. Но пока они раздумывали и не знали, что делать и как поделить между собой посты, соучастники Баттенберга и его друзья, английские консулы в Софии и Пловдиве, не дремали. И, конечно, штатские упустили инициативу, позволив Стамболову совершить всё, что он совершил».

ГРОЗНОЕ РУССКОЕ МОЛЧАНИЕ

Поскольку с этого момента имя Стефана Стамболова будет поминаться очень часто, вкратце о нем. Сын трактирщика, в 19 лет депортированный из России, где учился на священника, за «соучастие в кружках нигилистов самого крайнего направления», он, как мы уже знаем, влился в ряды «апостолов», став там одной из самых заметных персон.

Юноша отличался удивительным везением. В 1875-м, будучи координатором Старозагорского восстания, исчез оттуда, как только выяснилось, что народу собралось мало, в итоге не попав ни под пулю, ни на эшафот. В дни Апреля как «апостол» Тырновского «военного округа» повел дело так, что неплохо подготовленное выступление так и не состоялось, а сам опять вовремя исчез подобру-поздорову. На этом из политики ушел, в период войны вместо фронта, куда устремилось большинство товарищей, осел в тылу, занявшись поставками в армию и продажами с аукциона имущества бежавших турок.

Стефан Стамболов

Быстро сколотил немалое состояние, приумножив его в игорных домах (заядлым картежником он был всю жизнь, и ему пёрло). После Освобождения вернулся в политику, став главой избирательного штаба Каравелова. Несмотря на вспыльчивость и деспотичность, был — этого не отрицал никто — не треплом, но «человеком действия». Умным, жестким, крайне волевым. Спокойно брал на себя ответственность и, поставив перед собой цель, совершенно не рефлексировал насчет средств.

После краха «режима полномочий», когда шеф стал премьером, по его рекомендации занял пост спикера Великого Народного собрания, как «верная тень» покровителя и благодетеля исправно обеспечивая голосования в нужном режиме, — благо, работать с людьми умел. Параллельно вместе с близким другом, Димитром Петковым, мэром Софии, и мужем сестры, капитаном Савой Муткуровым, изо всех сил скупал недвижимость, которой к моменту переворота накопил много, ибо пользоваться служебным положением не стеснялся и конкурировать с «бесстыжей тройкой» люди боялись. Остававшиеся средства вкладывал в акции фирм, имевших дела с Веной и Лондоном.

Ну и чтобы не возвращаться: в то время, считаясь, по оценке Александра Кояндера, «весьма умеренным русофилом», действительно (это и знавшие его признают, и по личным записям видно) стремился видеть Болгарию «сильной и великой». В связи с этим после переворота Баттенберга к России относился без восторга, хотя и не дерзил, — и, более того, не раз предлагал консулу сотрудничать, но как равный с равным, не намекая на желательность грантов.

Вот такой человек, узнав о перевороте, организовал противодействие, выступив в защиту «законного князя, законного премьера и независимости Болгарии». Правда, большинство авторов, с мнением которых мне удалось ознакомиться, полагают, что именно такой выбор был сделан им лишь потому, что он ничего не знал о предстоящих событиях, а когда дело было сделано, его — как-никак третье лицо государства — никто даже не подумал уведомить.