Рэгтайм

К этому времени жиденькие волосенки МБМ отросли настолько, что прикрывали ему плешь. Он стал обладателем длинной светлой бороды. Кожа его постоянно шелушилась, а от солнца развилось и некоторое косоглазие. Так он зарулил в Техас. Одежда сносилась – теперь он щеголял в спецовке-комбинезоне, в мокасинах и индейском одеяле. В пограничном городке Пресидио он толкнул исторический «Форд» какому-то лавочнику, снял с радиатора бурдюк с водой и перешел вброд Рио-Гранде, вступив таким образом в Мексику, в городишко Охинага, который то и дело переходил из рук в руки – от федеральных войск к инсургентам и обратно. Мазанкам Охинаги явно недоставало крыш, зато в церковных стенах красовались пробоины от полевых орудий. Поселяне робко жили за стенами своих дворов. Белая пыль на улицах. Здесь была расквартирована сейчас одна из частей Северной армии Франсиско Вильи. МБМ присоединился к ним и был принят как «компаньеро».

Во время марша Вильи к югу на Торреон, двести миль вдоль разрушенной железной дороги, Младший Брат был в самой гуще. Они ехали через великую Мексиканскую пустыню с ее бочкообразными кактусами и испанским штыком. Лагерем вставали на ранчо и в прохладе аббатств. Курили макуче, завернутую в кукурузные листья. Еды было мало. Женщины в темных шалях подносили на головах кувшины с водой.

После победы при Торреоне МБМ стал носить патронташи крест-накрест через грудь. Он был «вильиста», но мечтал встретить Сапату и развиться дальше в «сапатиста». Армия ехала на крышах грузовых вагонов. Бойцов сопровождали семьи. Оружие, белье, корзинки с едой, грудные младенцы. Зола и дым из паровозных труб разъедали глаза и обжигали глотки. Были, конечно, и зонтики от солнца.

В Мехико-Сити состоялась встреча повстанческих вождей из разных регионов. Это был поворотный пункт революции. После падения презренного тирана Диаса взял власть реформист Мадеро. Мадеро пал к ногам генерала Уэрты, ацтека. Теперь и ацтек исчез, и умеренный Каранса пытался установить контроль. Столица кишела бурно плодившимися фракциями, вороватыми бюрократами, иностранными бизнесменами и шпионами. В этот хаос и вступила крестьянская армия Сапаты, южане. Город затих. Их репутация была настолько свирепой, что горожане трепетали перед ними. МБМ спокойно стоял в рядах «вильистов» и наблюдал вступление. Через некоторое время начались смешки. Грозные воины Юга не могли связать двух слов. Многие из них были просто детьми. Они пялили глаза на дворец Чапультепек. Оборванцы. Они стеснялись ходить по тротуарам Пасео де ла Реформа, бульвара особняков и ресторанов под открытым небом. Ужас как испужались они электрического трамвая. В пожарную машину кто-то из них со страху выпалил из ружья. Сам великий Сапата увлекся фотографированием собственной персоны и не заметил, как Вилья взгромоздился в президентское кресло.

Этим кампесинос[7] с Юга не понравился ни Мехико-Сити, ни революция умеренных. Когда они ушли, Младший Брат отправился с ними. Он никогда не раскрывал своих особых познаний офицерам Вильи, зато Эмилиано Сапате он сказал напрямик: «Я умею делать бомбы и могу поднять на воздух все что хотите». В пустыне устроили демонстрацию таланта. МБМ наполнил четыре сухие тыквы песком из-под ног и добавил туда несколько щепоток черного порошка. Скатав кукурузные волокна, изготовил запалы. Поджег оные запалы и бросил по тыкве во все стороны света, по компасу. Отличнейшие получились дырки в пустыне, по десять футов шириной каждая. Весь следующий год МБМ возглавлял партизанские рейды на нефтяные поля, плавильные печи и федеральные гарнизоны. «Сапатисты» весьма уважали его, хотя даже и они считали замечательного подрывника слегка безрассудным. В одном из бомбовых налетов был поврежден его слух. В конечном счете он оглох. Он наблюдал теперь свои взрывы, но, увы, не мог их слышать. Стройные опоры горных железных дорог молча сминались и опадали в глубокие пропасти. Заводы и фабрики коллапсировали в белой пыли. Мы не уверены в точных обстоятельствах его смерти, но, по всей вероятности, он погиб в перестрелке с правительственными войсками возле плантации Чинамека в Морелос, где через несколько лет и сам Сапата был подстрелен из засады.

К тому времени президентом в Соединенных Штатах стал, конечно, Вудро Вильсон. Он был избран народом за его воинские качества. Тедди Рузвельт очень даже просчитался, обвиняя Вильсона в злокачественном пацифизме: дескать, он из тех пуритан, что пожирают рыбу с костями. Новый президент тут же дал работу морской пехоте, высадив ее в Веракрусе. И армия была не забыта: ее послали через границу преследовать Панчо Вилью. Он носил очки без оправы и держался строгой морали. В мировую войну он вступил с яростью, как оскорбленный словечком «пацифист». Ни сын Тедди Рузвельта – Квентин, погибший в воздушном бою над Францией, ни сам Большой Лось, умерший от тоски вскоре после этого, не перенесли, как видим, вильсоновского злокачественного пацифизма.