Семь грехов радуги

– Значит, будем брать с поличным, – утверждаю я, желудком ощущая растущую пустоту.

Пашка не успевает ответить.

– Смотрите! – отчаянно шепчет Маришка.

Тем не менее, из укрытия выглядываю предельно медленно и осторожно: в общении с краснокожими бдительность не бывает излишней. Шеей чувствую Пашкино дыхание.

По аллее, лицом к нам бредет вразвалочку абсолютно лысый тип в сером плаще, собранном складками на плечах. Из-под плаща виднеется линялая синяя майка. Транспонированная запятая на правой груди – товарный знак фирмы «Nike» – наполовину размыта, из-за чего складывается такое впечатление, что с майки долго и старательно пытались вывести не очень приличное слово, и в конце концов вывели, но не бесследно, оставив кое-какие точки над Й.

При виде типа в плаще краснокожий мигом утрачивает вялость членов и резво поднимается навстречу, прихватывая с земли дипломат.

– Жертва? – предполагаю шепотом.

– Непохоже. – Пашка чмокает губами у меня над ухом. – Скорее, сообщник.

– Судя по морде? – уточняю.

– Ага.

Физиономию лысого типа также украшает нездоровый румянец, проступающий заметнее всего на ушах и в том месте, где у нормальных людей растут волосы. И все-таки яркостью окраски скальпированный краснокожий сильно уступает огненноволосому. Быть может, он примкнул к преступному сообществу позже или не по своей воле, а может, заранее раскаивался в содеянном.

Дипломат вычерчивает в воздухе широкую дугу, когда рыжеволосый раскрывает объятия. Похлопывания по спине и плечам чередуются с пожиманием загривков, затем грубые мужские ласки уступают место ласковым мужским грубостям. «Что ж ты, сволочь такая, опаздываешь?» – доносится до моего напряженного слуха.

Наскоро дообнимавшись, краснокожие поворачиваются в нашу сторону. Мы дружно пятимся в тень и там выстраиваемся гуськом: Сашка за Пашку, Маришка за Сашку, когда они, оживленно обсуждая что-то, проходят мимо. На ходу лысый несколько раз порывается помочь рыжему нести дипломат, цепляясь за единственную ручку, но тот не отпускает. При взгляде сбоку обнаруживается, что у самого лысого на спине висит рюкзак, лямки которого почти незаметны в складках плаща.

Быстрым шагом подельники покидают парк и растворяются в полумраке подземного перехода.

Мы с Маришкой молча переглядываемся. Смотрим на Пашку в ожидании команды.

– За ними, – скрипнув зубами, решает он.

Когда мы оказываемся на той стороне, краснокожие уже загружаются в автобус-гармошку с однобуквенным номером. «Избавляются от хвоста!» – доходит до меня.

Запрыгиваем в заднюю дверь. Следом успевает протиснуться какая-то («Бедненькая!») бабка с двумя неподъемными сумками и намертво фиксирует ими мои ноги. Руки мои зафиксированы поручнем, и только середина туловища сохраняет за собой парочку степеней свободы, отчего в подпрыгивающем автобусе я, должно быть, похож на струну, вибрирующую под пальцами контрабасиста.

Пашка стоит рядом и с тоской смотрит на свисающую с поручня кожаную петлю. Как будто раздумывает, сумеет ли в случае чего просунуть в нее свою муравьиную голову.

Он вообще выглядит непривычно бледным – ни кровинки в лице. Ни единой убийственной мысли.

– Может, вызовем подкрепление? – говорю.

– Нельзя. – Пашка мучительно прикусывает губу. – Нет доказательств.

– А когда они кого-нибудь пристрелят? – спрашиваю. – Тогда будет можно?

– Можно. – Он кивает и прикладывает клешню к выпуклости на груди, за которой угадываются очертания сотового. – Если, значит, что – там, в памяти под первым номером. Твой позывной «Беркут-эт самое-семь» – запомнишь?

И только раскрыв рот, чтобы высказаться для души, а не для протокола, я понимаю, что Пашка-то, оказывается, еще в состоянии шутить.

«Уважаемые пассажиры! – раздается из динамика. – В целях обеспЕчения вашей безопасности в случае обнарУжения в салоне автобуса бесхозных вещей просьба сообщать о них водителю», – уведомляет дикторский голос, до неприличия правильно расставляя ударения.

«А в случае обнаружения группы латентных маньяков, – думаю, – к кому обращаться?» – и окидываю взглядом площадку у соседних дверей.

Как раз вовремя! Автобус рывком останавливается, двери расползаются в стороны, и краснокожие высыпают на улицу.

С боем («Позвольте вас побеспокоить!») прорываюсь через старушку с сумками. Как вешалку из гардероба, выдергиваю из салона Маришку. За ней вываливается Пашка с решительным, как у парашютиста-перворазника, лицом.

Проехали, как оказалось, всего ничего. Гигантская подстанция ЦДЭ так и маячит неподалеку в окружении разбросанных по парку соленоидов и накопителей соответствующих размеров. За оголенными стволами парковых деревьев реликтовым бронзовым сердечником XVIII-го века возвышается посреди Москва-реки памятник Петру Великому. Солнце медленно клонится к…

– Не тормози! – заводится Маришка.

– Программисту лучше говорить: не зависай, – машинально поправляю.

– Мне, эт самое, кажется, – толкает в бок Пашка, – или они стали краснее?

– Чуть-чуть, – соглашается Маришка, а я пожимаю плечами: со спины разве разберешь?

– Близится кку-кульминация, – предрекает Павел.

– Кульно, – Маришка кивает и цепко берет меня под руку.