Семь грехов радуги

Позволив краснокожим отойти шагов на тридцать, отправляемся следом. На случай, если преследуемым вздумается вдруг резко обернуться, старательно смотрим в сторону, каждый в свою. Но они не оборачиваются, только лавируют между пешеходами по странной траектории, то приближаясь к кромке тротуара, то отступая в тень домов, – в равной степени готовые к внезапному броску через проезжую часть и к стремительному отходу в паутину узких улочек. Неужели заметили слежку?

Выбрав в качестве персональной цели злоумышленника с дипломатом, превращаюсь в его тень. То есть, пытаюсь в точности повторять каждое его движение, воспроизвожу походку – шаг в шаг, и не обращаю внимания на поскрипывание в левом ботинке, которое отвлекает, раздражает, в конце концов становится просто невыносимым!

– Перестань паясничать! – злится Маришка, когда я нечаянно наступаю ей на ногу. – Ровно можешь идти?

Не отвечаю. Ее возмущенное восклицание напоминает мне о ночном кошмаре, о застрявшем лифте и запертых в нем пассажирах. «Нас как будто провели по радуге задом наперед, – шептали эти губы всего несколько часов назад. – Остался только красный…»

– Красный! – раздраженно повторяет Маришка, заставляя меня вздрогнуть, и тянет назад. – Ты что, спишь?

– Надеюсь, – говорю и останавливаюсь перед самым бордюром.

Еще бы шаг – и… лучше не думать! Но как же близко подходит к нам порой старуха с косой, похожая чем-то на сгорбленную уборщицу в костюме джедая.

Светофор вспыхивает цветом зависти, потом похоти, и мы бегом пересекаем «зебру», чтобы не потерять из виду краснокожих. Отрезанные от нас потоком машин, они успевают удалиться на приличное расстояние. К счастью, их румяные макушки видны далеко впереди, как ночные огни на речных бакенах.

– Врешь, не уйдешь! – вымученно шутит Пашка, а я отвечаю в тон:

– Не врут. Иначе посинели бы.

Краснокожие сворачивают в проходной дворик и, не скрываясь, останавливаются на виду, посреди детской площадки. Рыжий отставляет дипломат на угол песочницы и начинает о чем-то совещаться с лысым, жестикулируя обеими руками. Придя к какому-то соглашению, подозреваемые один за другим ныряют в щель между гаражами, но рыжий тут же выныривает обратно – забрать забытый дипломат.

Разделившись, обходим гаражи с двух сторон и продолжаем преследование.

Когда краснокожие дважды обходят вокруг одной и той же пятиэтажки, Пашка туманно изрекает:

– Запутывают, эт самое, следы. Значит, значит…

Узнать, что все это значит, мне не суждено.

– Красные молодцы что-то задумали, – предупреждает Маришка.

В самом деле, в очередной раз миновав все шесть жилых подъездов, злоумышленники сворачивают за угол, туда, где к торцу здания пристроено какое-то одноэтажное сооружение вроде пункта обмена валюты или ремонта обуви.

Подходят к крыльцу. Закинув ногу на третью ступеньку, рыжий склоняется до земли, якобы, завязать шнурок.

Но только якобы, потому что еще в парке, наблюдая за рыжим из-за лейденской банки, я обратил внимание, что кеды у него не на шнурках, а на резинке!

Ясное дело, проверяет, не привел ли за собой хвоста. А мы, как назло, в пылу преследования подутратив бдительность, подошли слишком близко и теперь стоим на открытом месте, незаметные, как три тополя в Антарктиде!

– Замри! – выдыхает Пашка, роняет на асфальт свою визитку и принимается ее не спеша подбирать.

А мы с Маришкой по традиции всех киношных конспираторов кидаемся целоваться. Кстати, не без удовольствия. Странно только, что чье-то сердце, оказывается, может биться быстрее моего.

– Фто в прифтройке? – спрашиваю у нее гундосым шепотом.

Маришка отвечает:

– Мававинви вавова, – потом перестает кусать мой нос и повторяет: – Магазинчик какой-то. Мы же два раза мимо прошли!

– Мне бы, – говорю, – твою память…

Пантомима со шнурками длится секунд десять, причем уже на пятой рыжий, похоже, начинает понимать, что выглядит неубедительно. Он ненатурально хохочет – лысый звучно шлепает его по затылку, дескать: эх ты, лапоть! – и выпрямляется – окончательно красный!

Смех обрывается.

Рыжий распахивает широкую металлическую дверь и скрывается внутри пристройки, на ходу ковыряя замки дипломата. Лысый стягивает со спины рюкзак и с ним наперевес входит следом.

Пашка преображается на глазах. Опускаются плечи, линзы постепенно сползают на мокрое место, некогда чванливая осанка теперь напоминает знак вопроса в конце фразы: «Как, уже пора?» Указательный палец поправляет несуществующие очки.

Он навсегда запомнится мне таким – Пал Михалыч при исполнении. Не привычный к полевой работе специалист «по экономическим».

– К-кроме шуток, – Пашка передает мне сотовый. – Если что – там только кнопку нажать…

Скрюченные пальцы неловко ковыряют защелку на визитке. Какая-то бумажно-целлюлозная мелочь высыпается на землю, пока они шарят внутри, отыскивая пистолет – действительно удручающе малого калибра. Он не просто умещается в Пашкиной ладони – он теряется в ней!

– Полгода, эт самое, в руки… – сетует Пашка – и не договаривает, передает мне растерзанную визитку и вихляющей трусцой взбегает на крыльцо.