Сочинения в 3-х тт. Том 3

Банкир, седобородый мужчина лет шестидесяти, поднялся и начал речь, внимательно глядя на Эйнарссона. Говорил он непринужденно, мягко, но немного с вызовом. Полковник не позволил ему зайти слишком далеко.

— Черт! — воскликнул Эйнарссон и поднялся на ноги. Его речь для меня была сущей абракадаброй, но у банкира со щек сошел румянец и его глаза беспокойно забегали.

— Они хотят идти на попятную, — прошептал мне на ухо Грантхем. — Не соглашаются быть за нами до конца. Я знал, что так случится.

В комнате поднялся шум. Множество людей что-то выкрикивали одновременно, но никто не мог перекричать Эйнарссона. Все повскакивали с мест; у одних лица были совершенно красные, у других — совершенно мокрые. Брат министра финансов — стройный, щегольски одетый мужчина с продолговатым, интеллигентным лицом — сорвал свое пенсне с такой злостью, что оно треснуло пополам, крикнул Эйнарссону несколько слов, повернулся на каблуках и направился к дверям.

Распахнув их, он замер.

В коридоре было полно людей в зеленой форме. Многие солдаты стояли, прислонившись к стенам, другие сгрудились в группы, сидели на корточках. Огнестрельного оружия у них не было — лишь тесаки в ножнах на поясе. Брат министра финансов, притихнув, стоял в дверях, уставившись на солдат.

Темноволосый, смуглый крепыш, в мешковатой одежде и тяжелых башмаках, перевел взгляд красных глаз с солдат на Эйнарссона и медленно сделал два шага к полковнику. Это был крестьянский политик. Эйнарссон двинулся ему навстречу. Все, кто был между ними, отошли в сторону. Эйнарссон закричал, и крестьянин закричал. Эйнарссон достиг наивысшей ноты, но и крестьянин не остался в долгу. Тогда полковник воскликнул: «Тьфу!» — и плюнул крепышу в лицо. Тот пошатнулся и полез огромной рукой под коричневое пальто. Я обошел Эйнарссона и уперся стволом своего револьвера крепышу в ребра.

Эйнарссон засмеялся и позвал в комнату двух солдат. Они взяли крестьянина под руки и увели прочь. Кто-то закрыл дверь, все сели. Полковник заговорил снова. Никто его не прерывал. Банкир с седыми висками тоже выступил с речью. Брат министра поднялся и произнес полдесятка учтивых слов, близоруко вглядываясь в Эйнарссона и держа в руках половинки сломанного пенсне. Эйнарссон что-то ответил, а затем поднялся и заговорил Грантхем. Все слушали его очень почтительно.

Потом слово взял снова Эйнарссон. Все взволнованно заговорили. Говорили все вместе. Так продолжалось довольно долго. Грантхем объяснил мне, что восстание начнется в четверг, рано утром, — а было уже утро среды — и вот они в последний раз обсуждают детали. Я засомневался, услышит ли кто-нибудь о деталях в этом реве. Так продолжалось до половины четвертого. Последние два часа я проспал в кресле в уголке.

После того собрания мы с Грантхемом возвратились в отель. Он сказал мне, что завтра, в четыре утра, мы собираемся на площади. В шесть уже рассветает, и к тому времени административные здания, президент, большинство членов правительства и депутатов, которые пока еще в оппозиции, будут в наших руках. Заседание парламента произойдет под надзором Эйнарссона, и все пройдет без осложнений, вполне буднично.

Я должен был сопровождать Грантхема в качестве телохранителя, а это, по-моему, означало, что нас будут стараться держать как можно дальше от событий. Меня это устраивало.

Я провел Грантхема на пятый этаж, возвратился в свой номер, умылся холодной водой и снова вышел из отеля. Поймать в этот час такси нечего было и думать, поэтому я отправился к Ромен Франкл пешком. По пути со мной произошло небольшое приключение.

Ветер дул мне прямо в лицо, и я, чтобы прикурить сигарету, остановился и развернулся к нему спиной. И вдруг заметил, как по стене дома скользнула тень. Следовательно, за мной следили, и следили не очень умело. Я прикурил сигарету и отправился дальше, пока не дошел до довольно темной части улицы и не свернул быстро в подъезд.

Из-за угла выскользнул запыхавшийся мужчина. С первого раза я не попал — удар пришелся ему в щеку. Зато второй удар получился куда надо — по затылку. Я оставил шпиона отдыхать в подъезде, а сам отправился к дому Ромен Франкл.

Мне открыла служанка Мария, в сером шерстяном купальном халате. Она провела меня в комнату, где сочетались белые и серые тона и где секретарша министра, все еще в розовом платье, сидела, обложившись подушками, на кушетке. По пепельнице, полной окурков, было ясно, как девушка провела эту ночь.

— Ну? — спросила она, когда я чуть подтолкнул ее, чтобы освободить на кушетке немного места для себя.

— Мы поднимаем восстание в четверг, в четыре утра.

— Я знала, что вы это сделаете, — сказала она, беря меня за руку.

— Все вышло само собой, хотя были такие минуты, когда я мог положить конец всему этому делу — просто стукнуть полковника по затылку и позволить остальным разорвать его на части. Кстати, вспомнил: кто-то нанял шпиона, и он следил за мной, когда я шел сюда.

— Как он выглядел?

— Приземистый, плотный, лет сорока.

— Ноу него же ничего не вышло?

— Я уложил его плашмя и оставил отдыхать.

Она засмеялась и потянула меня за ухо.