И я встретился с геше Вангьялом, с великим калмыцким ламой, который жил тогда в Нью-Джерси, в США.
Это было примерно в то время, когда я приступил к изучению тибетского.
Но в тот момент университет, где я учился, находился довольно далеко от места, где преподавал геше Вангьял,
и поэтому мои визиты к нему носили весьма эпизодический характер, и я не мог жить, например, и учиться у него.
Роберт Турман был моим одноклассником в Гарварде, и его ситуация была иной.
Мы были хорошими друзьями.
Он был в Индии с Его Святейшеством Далай-ламой.
Он рассказал мне о тибетцах, о их ситуации в Индии, рассказал мне о том, что возможно поехать туда, жить там и учиться.
Узнав об этом, я подготовился должным образом и подал заявку на грант Фулбрайта, который позволил мне окончить моё университетское образование, поехать в Индию, как бы проводить полевые исследования и писать там диссертацию по основам религии.
Это было в 1969 году, тогда мне было двадцать четыре года.
И подход академических кругов к изучению тибетского буддизма в те годы в США можно было выразить примерно так, как отношение учёного к чему-то мёртвому, например, как к египетским исследованиям: эта культура мертва, её не существует больше в реалиях – вот так же изучался тибетский буддизм.
И мне всё время было интересно, как это – ощущать себя, мыслить в терминах действительно живых буддийских учений.
И очень скоро после этого я отправился в Индию, встретился с Его Святейшеством Далай-ламой, с тибетцами, начал обучаться у них. Я понял, что всё это совершенно не так: что это совершенно живая культура, что всё это живо, и цело, и сохранено.
И не только культура и религия эта была жива, но можно было присоединиться к ней, практиковать её, изучать её.