Созерцатель. Повести и приТчуды

— Боится, — хмыкнул Арбуз, — тоже мне целка-невидимка. Утром тебе Дювалье торжественно вручит паспорт на имя Александра Васильевича Суворова, и все будет тип-топ. С каждого рейса возьмешь по семнадцать процентов на личные расходы. Остальное — сюда. Зимой твой процент — четвертина, понял? Ну что ты на меня уставился? Все будешь делать как надо, и будет полный порядок. Накопишь денежку, энную суммочку, пойдешь к частному врачу, он даст импортное лекарство по ценам черного рынка, поправишь легкие, печень и что там у тебя еще. А потом купим тебе кооперативную квартиру и даже — женим. Если будешь вести себя хорошо. Ты хочешь жениться. Винт? По глазам вижу — хочешь. Ты каких предпочитаешь — блондинок или сивеньких? Полноватых, в теле или похудее? Блондинки холоднее, зато сивенькие — покорнее. Полноватые жарче, зато худощавые — эмоциональнее, в постели потеют и повизгивают... Ну ладно, спи. — Арбуз величественно-небрежно встал, возвышаясь. — Помни: у нас здесь распорядок. От него нельзя отступить. И наступать на него тоже. Иначе — наказание. Суггестивная реконструкция личности. Гаутама это делает профессионально. Можешь на ночь покурить на лестнице... А вообще мы против всяких чум двадцатого столетия, — алкоголя, наркотиков, табака, идеологии...

Винт спал беспокойно. Ему снова снилось васильковое поле, и во сне приходили слезы, такие чистые, такие светлые.

Нищий был отвратительно ненатурален. Арбуз, сидевший у окна вагона, брезгливо поводил носом, презрительно кривил полные свои губы в сардонической усмешке. Небритая, тупая, скверная морда нищего никак не вязалась с поношенным, но приличным коричневым пиджаком и рубашкой. Нищий на костылях продвигался по проходу, останавливался, поворачиваясь на стороны, к сидящим людям, принимал в ладонь редкую медь и снова двигался к следующей скамейке вагона.

Арбуз старательно отвернулся и стал внимательно смотреть в окно. Подъезжали к городу. Воздух, втекавший в окно вагона, становился вонючее, как будто исходил из огромной газовой камеры.

Винт и Арбуз вышли на перрон. Нищий был немного впереди. Арбуз прибавил шагу. Винт засеменил рядом. Когда толпа повернула налево к выходу из вокзала, Арбуз в три шага догнал нищего, крепко взял за локоть. С другой стороны прижался Винт.

— Впе-ред, — тихо сказал Арбуз, повел нищего в сторону.

— Мужики, вы что? — нищий испуганно завертел головой.

— Тихо, падла, тихо, — негромко пригрозил Арбуз.

Они привели его к скамейке в углу кирпичных заборов. Арбуз вытащил из-под мышек нищего декоративные костыли, взял за нижние палки, размахнулся. От удара о вершие забора костыли брызнули щепками. Нищий сморщился, собираясь заплакать, но под суровым взглядом Арбуза принял прежнее испуганное выражение небритого лица. Он еще больше испугался, когда Винт, повинуясь движению арбузовых бровей, обшмонал нищего, вытащил из карманов несколько смятых денежных знаков, пару толстых кошельков с медными и белыми монетами. Передал Арбузу, тот опустил добычу в оттопыренные карманы широких штанов.

— Ребята, хоть на пиво оставьте, — захныкал нищий.

— Где Культя? — сурово спросил Арбуз.

— Какой Культя? Я не знаю, — нищий упорно смотрел в сторону.

— Врешь, гад. Если узнаю, что вы с ним что-то сделали, всю вашу самодеятельность разнесу, понял?

— Культя бросил якорь в Волхове. Точно знаю. Сторожем на склад устроился.

— Ладно. Я тебе говорил, на каких рейсах тебе разрешено?

— Ну-у, Арбуз, — потянул нищий, — там же народу с гулькин хер.

— Говорил? — еще жестче спросил Арбуз.

— Ну, говорил.

— Это и запомни. Дважды не повторяю. — Арбуз возложил свою тяжелую длань на плечо нищего. — Смотри сюда. Это Винт. Зарисуй на память. Он на моих ветках работать будет, понял? Если ты, сука, его подложишь ментам — долго умирать будешь.

— Давай хоть на половине сойдемся, а, Арбуз?

— Экий ты мелочный, — горестно посетовал Арбуз, — ты мне осмеливаешься что-то предлагать?

Нищий пополз по скамейке к краю.

— Народ нынче пошел, — продолжал Арбуз, — мелкий народ. Жадный и пузатый. Сними свои буржуазные одежды, — Арбуз подергал нищего за лацкан пиджака. — Они оскорбляют эстетические чувства дающих милосердных.

Вечером Дювалье и Арбуз приспосабливали Винта к рейсам. Винт, скособочившись, ковылял по комнате в трусах футбольного фасона. Ноги его были скрючены, кожаные ремешки охватывали голени ниже колен, а выше колен ремешки стягивались пружинами так, что ноги оставались полусогнутыми.