Спаситель и сын. Сезон 3

Мадлон Бравон – антилийка, давняя пациентка Спасителя, он вылечил ее от мании чистоты[35], заставлявшей ее по два часа мыться в душе, браться за ручки дверей в перчатках и всюду подстилать под себя белую скатерку. Теперь у нее развивалась новая мания: она крестилась всякий раз, когда у нее в голове или при ней звучало слово, в котором слышалось «ЗЛО». Она боялась ЗЛОГО рока.

– Видел вчера эти ужасы по телевизору? – спросила она, грузно усаживаясь в кресло. – Таких людей надо вешать!

– По-моему, они уже мертвы.

– Я говорю обо всех, кто думает так же, как они. Надо их всех перебить.

– Нельзя убивать человека за то, как он думает. Да и нельзя узнать, кто что думает.

– Знаем мы, что они думают, со всеми их бородами, хиджабами и мечетями!

– Не могу с вами согласиться, Мадлон. Вы ведь предлагаете перебить всех французских мусульман.

Толстуха Мадлон так и подскочила в кресле:

– Что? Никогда я ничего подобного не говорила!

– Конечно, говорили. Только что. Кто носит бороды, хиджабы и ходит в мечеть? Право, нетрудно догадаться.

– Не надо их убивать. Надо просто их выгнать, пусть убираются к себе.

– То есть выгнать миллионы людей?

– Нет, только тех, кто уж слишком.

– Слишком – что?

– Да ну тебя, с твоими вопросами!

– Прошу прощения. Боюсь, мне сегодня не хватает хладнокровия. Но такие, как мы с вами, Мадлон, должны бы хорошо понимать, что значит быть изгоями. Мы слишком… э-э-э… загорелые.

Мадам Бравон рассмеялась и замахала рукой, отказываясь от слов, сказанных не по убеждению, а больше из страха.

– Вернемся к нашей терапии, Мадлон. Вы делали упражнения?

Чтобы преодолеть манию, Спаситель порекомендовал пациентке каждый день зачитывать вслух целый список слов со ЗЛОм, не осеняя себя крестным знамением.

– Упражнения делала, – твердо ответила Мадлон.

– Значит, мы можем повторить их сейчас? – спросил психолог.

– Можем, да, – уже не так уверенно ответила пациентка.

– Итак, я произношу слово, а вы повторяете. Начали. Злоба.

– Злоба.

– Громче.

– Злоба.

Дальше последовали «злой», «назло», «злополучный», «злорадный», «взломать» и т. д.

– Вот видите, – сказала под конец Мадлон, вытирая вспотевшие руки бумажным платком.

– Ничего я не вижу, – ответил Спаситель. – Вы жульничали.

– Почему это я жульничала? – Мадлон возмущенно округлила глаза.

– Когда слышалось «ЗЛО», вы каждый раз чертили пальцем левой руки крестик на правой ладони, которой его прикрывали.

Разоблаченная Мадлон усмехнулась:

– Так ты увидел? Ишь, глазастый.

– Да. Вам со мной не повеЗЛО.

Он проводил пациентку до двери и уже подал ей на прощание руку, но тут его проняло:

– Понимаете, Мадлон, для тех, кто убивал людей в «Батаклане», и всех, кто убивает во имя бога или Исламского государства, – убивает всех без разбора: христиан, мусульман, атеистов, черных, белых, женщин, детей, стариков, – таких людей на Земле всего лишь жалкая горстка, но для них человеческая жизнь, включая их собственную, ничего не значит. – Прежде чем договорить, он крепко сжал в ладонях руки мадам Бравон. – ЗЛО не в словах, а в тех, кто его совершает.

* * *

В тот же самый день в 17:30 Элла с порога закричала:

– Вы уже знаете, что случилось?

– Думаю, да, – ответил Спаситель слегка удивленно: как можно в этом сомневаться?

– Вот уж такого я не ожидала. А вы?

В голове у Спасителя щелкнуло.

– А-а, ты о том, что делается в школе? Да, мне сказала мадам Сандоз. Твои обидчицы попросили завуча посвятить первый день после каникул разговору о школьной травле, верно?

– Да. А Джимми вместе с учителем технологии сделают буклет о том, чем могут быть опасны социальные сети. Его раздадут всем в школе.

– И кажется, Марина Везинье предложила выбрать в старших классах ответственных, которым можно будет сообщать обо всех случаях травли.

Метод Пикаса в действии: зачинщики сами придумывают, как бороться с травлей.

– Я получила письмо с извинениями. – Элла протянула психологу листок.

– Хочешь, чтобы я его прочел?

– Не хочу оставлять его у себя. Зачем мне извинения? Я хочу одного: чтобы меня оставили в покое. Они отравили мне жизнь. Я все равно не могу вернуться в школу. На меня смотрят как на какого-то урода.

«Не свои ли сомнения в собственной нормальности видит Элла в глазах окружающих?» – подумал Спаситель.

– Мадам Нозьер тебе обрадуется.

Он затронул чувствительную струнку. Элла обожала латинистку, элегантную, умную, образованную.

– Ну, на латынь я, может, и приду, – заколебалась она. – Хуже всего в моем классе. Опять меня будут доводить этим дурацким «гдежега»!

– Алиса говорила, что беседы о травле пройдут во всей школе, так что все призадумаются.

Элла недоверчиво хмыкнула:

– Хуже всего, что они дураки.

– «Я предпочитаю дураку злодея, потому что дурак никогда не уймется»[36], – с улыбкой сказал Спаситель. – Люди совсем не глупы, но они поддаются стадному чувству.

– Говорю же, бараны, – отрезала Элла. То, что она пережила, оставило болезненный след, может быть, на всю жизнь. – Я не хочу, чтобы передо мной извинялись, потому что не хочу прощать.

Спаситель только вздохнул и сокрушенно покачал головой. Есть ли на свете непростительные вещи?