Танцовщица и султан (СИ)

А вот в какой — покажет только завтра…

ГЛАВА 12 Не дав ни слова в оправдание

Вчерашний вечер, пожалуй, был одним из самых долгих в моей жизни. Я бродила по покоям, как неприкаянный дух, не в силах успокоиться, судорожно размышляя. Если уйду — то поступлю так же, как поступил со мной когда-то Гард. Хотела ли я Каану такой боли, как пережила сама когда-то? Нет, ни в коем случае. Мне самой будет больно… больно расставаться с ним. Нет, сказать, что я люблю его, все-таки было бы ложью, иначе у меня и мысли бы о побеге больше не возникало. Но эта страсть вполне могла перерасти в любовь, если бы…

Если бы не треклятый гарем.

Слезы душат, раздирают горло, но глаза остаются сухими. Этот старый дворец не стал мне домом, и уже никогда не станет, но какую-то часть себя я все равно навсегда оставляю здесь. Да, я согласилась. Согласилась с бежать — со страхом, неуверенностью, даже болью… но согласилась. Мое место не здесь. Я не принимаю его, а оно — меня, и так было бы еще долго, вздумай я остаться. Конечно, привыкла бы, обжилась, но сломалась бы, стала бы другим человеком. Перегорели бы все светлые чувства, пришлось бы вечно бояться за свое будущее и будущее своих детей… нет. Не хочу так. Не смогу.

Прости…

«Я вернусь — оглянуться не успеешь. Главное, чтобы ты меня по-прежнему ждала» — Сказал он мне тогда, во время конной прогулки. А я… я ему ничего не обещала, никогда не отрицала, что вряд ли когда-либо свыкнусь с жизнью здесь, но давала надежду, что он сможет это исправить. Поэтому, наверное, сейчас так остро колет чувство вины, будто совершаю предательство — а ведь он тоже виноват. Боль и сожаление… все смешалось. Но где-то глубоко внутри зрела уверенность, что я поступаю правильно, что… что иначе просто и быть не могло.

Подкупленный стражник провел нас ночью потайным подземным ходом, заканчивающимся в лесу, а там нас уже ждала карета. И — вперед. Вперед, не оборачиваясь, не сожалея… Гард позаботился о том, чтобы раньше возвращения Каан не узнал о моем побеге… Он забудет, боль пройдет. И его, и моя. Когда-нибудь — наверное…

Чуть меньше недели спустя я уже стояла на корабле, уносящем меня обратно — к новой жизни. Новой потому что такой, как прежде, она уже все равно никогда не будет, как бы мне того ни хотелось…

* * *

Азалия.

В этот довольно теплый как для середины осени день я впервые за долгое время чувствовала себя умиротворенно. Все имеющиеся на сегодняшний день заказы — закончены и разосланы, никаких дел в кои-то веки не маячило на горизонте, и весь день я посвятила малышке Лили, приехавшей вчера из лучшей столичной школы-пансиона на каникулы.

Девочка была немного подавлена, она очень хотела увидеть папу, который до сих пор не вернулся. И я утешала ее, как могла, хотя самой тоже хотелось вот так же разреветься по тому же, собственно, поводу. Но день мы провели весело — прогулялись по городу (я купила ей кучу подарков, отчего она немного повеселела), катались на лошади в саду, она хвасталась мне успехами в учебе, а вечером я, посадив ее к себе на колени, учила рисовать натюрморт. Точнее, просто следила за процессом, изредка комментируя и поправляя, пока она, высунув язычок от нетерпения, смешивала краски и водила кисточкой. Обнимая ее и вслушиваясь в ее восторженный лепет, в тихое потрескивание камина рядом, я ощущала это долгожданное умиротворение, так похожее на счастье…

Вдалеке послышались шаги. Каждый вечер примерно в это время Эмили осведомляется, что подать на ужин, поэтому я даже не шелохнулась, когда открылась дверь.

— Сегодня жаркое и немного сладостей, Эмили, — не отвлекаясь от своего занятия, не поворачивая головы, сухо сказала я.

— Вот уж не думал, что когда вернусь домой меня перепутают с горничной. — Насмешливо ответил… Освальд?

В следующий миг мы с Лили неслись к двери с совершенно одинаковым восторженным визгом. И когда мы обе повисли на Освальде, едва не сбив его с ног, когда я снова обняла его и вдохнула родной запах, мир заиграл новыми красками.

Один этот день, этот вечер стоит сотен других…

* * *

Роксана.

Шел снег, мелкими белыми хлопьями падая вниз, укрывая гравий, землю, голые деревья, крыши домов и меховые шапки куда-то спешащих людей, зябко кутающихся в теплые зимние плащи. Карета все ехала по Тарисхону, а я грустно смотрела в покрытое морозными узорами окно.

Три месяца прошло с тех пор, как я сбежала из гарема, и все это время я провела в Айрасе, налаживая дела, коих накопилось достаточно много для того, чтобы не хватало времени на посторонние мысли. И слава Богу.

В Тарисхон я приехала вообще-то тоже по делам, но не могла не заехать в особняк, где когда-то жила Азалия.

Я по-прежнему считала себя виновной в том, что с ней случилось.

Слезы катились по лицу, холодный воздух впивался тысячами игл. Не знаю, сколько бы я просидела, рыдая на заснеженном крыльце, если бы за дверью вскоре не послышались звонкие девичьи голоса.

— Да не опоздаем мы, госпожа, успокойтесь, — увещевал кто-то, открывая дверь.