Танцовщица и султан

Лично я считаю, что научиться танцевать недостаточно — нужно иметь к этому природную склонность и любить свой талант, развивать его. За все время пребывания в этом мире я видела не очень много тех, кто горел бы этим так же, как я, но Азалия оказалась очень близка к тому — как быстро обнаружилось, и талант, и большая любовь к танцам у нее были. Она в принципе очень талантливый человек: когда узнала, что она и есть та самая Азалия Хайлан, чьи картины завоевали огромную известность и нравились лично мне, я едва не пищала от восторга. Было сразу видно: она любит красоту мира, видит ее там, где многие бы просто не заметили. Если у меня это есть лишь на уровне смутных ощущений, то у нее чувство прекрасного воплощается в образы, и это удивительно. Поэтому я и согласилась обучать ее, хотя и предупредила, что это вряд ли продлится долго. Как и всем, скормила ей легенду, что я якобы несчастная девушка, которую по пути к жениху похитили работорговцы, а по возвращению отвергли родственники. Здешние люди лицемерны — они любят смотреть пьесы, танцы, но презирают актеров и считают, что только падшие на дно общества, оставшиеся без гроша в кармане могут быть актерами или танцовщиками, и я не стала никого разочаровывать — соврала, забыв, что слово материально… По крайней мере, несчастной я стала очень скоро.

Однажды вернувшись в комнату, которую мы с Гардом снимали вместе, я сделала ужин на двоих, а придя в спальню нашла на кровати записку, написанную хорошо знакомым почерком и с приложением в виде золотого обручального браслета, коими мы обменялись совсем недавно, когда он предложил мне стать его женой, что, увы, не оставляло сомнений в личности автора. Там было одно лишь слово:

"Прости".

В ту ночь — и все последующие — Ингард так и не вернулся, а мой с таким трудом отстроенный мир разбился на куски.

ГЛАВА 6. Но разобьют — так хоть в могилу

Алина (Азалия)

Неожиданный страх, близкий к панике, появился как гром среди ясного неба и охватил каждую клеточку тела. Еще совсем недавно я была так счастлива: помолвлена с любимым человеком, готовилась к свадьбе, и тут вдруг… это.

Я чувствовала его напряжение, задумчивость и волнение, но не могла подобрать слов. За окном царила холодная дождливая ночь, и мы сидели, обнявшись, на мягком ковре у камина.

— Мне нужно будет уехать, и скорее всего надолго. — Шепнул он мне, прерывая тишину.

Умиротворенная полуулыбка сползла с моего лица, а спина напряглась, как струна. Освальд часто задерживался по делам, иногда уезжал, но еще никогда — надолго.

— Почему? — Встревоженно посмотрела ему в глаза, чуть отстранившись.

На его лицо легла тень, и весь его вид выражал такую тревогу, что хватило бы на весь город, отчего мое волнение возвелось в квадрат.

Короткая пауза неприятно залипла в воздухе, словно муха в меду.

— Миразаль пропала. — Наконец ответил он, и эти слова дались ему явно тяжело.

Я не сразу осознала смысл сказанного, а потом замерла, опустив взгляд, в каком-то оцепенении.

Миразаль — младшая сестра Освальда. Веселая, жизнерадостная и красивая девушка — так о ней говорил он сам, но я ее, к сожалению, не знала, ибо она вышла замуж за иностранца и уехала из Эардана.

— Но как? — Вымолвила я, незаметно для себя же собственнически вцепившись в рубашку жениха.

— Я рассказал ей о нашей свадьбе как только сделал тебе предложение. — В его голосе чувствовалась горечь и тревога, — Она решила приехать, познакомиться с тобой. Ее муж, Эдмунд, был занят, поэтому она поехала без него, но с большой свитой, охраной, пообещав написать мужу по прибытию. Когда прошло слишком много времени без весточки, он встревожился, да и я тоже… с тех пор уже полгода никаких следов, одни догадки. Я приложил все силы и связи, чтобы что-то выяснить, но пока не слишком успешно. Информатор, занимающийся поисками, прекратил писать, и я не могу больше бездействовать.

— Понимаю… — грустно кивнула я, а душу будто кислотой облили, — Неужто король отпустит лучшего дипломата в разгар переговоров?

— А куда он денется. — Устало усмехнулся Освальд, — Я полгода пытался вытянуть страну из войны, теперь пусть он немножко помучается.

Слова вертелись и застревали на языке…

— Постарайся вернуться побыстрее. — Наконец, попросила я о том, чего так отчаянно желала.

Он не стал ничего говорить, только вздохнул и прижал меня к себе еще крепче.

Эта ночь была долгой, сладкой от неги, горкой от тревоги, и слишком… слишком короткой.

* * *

Роксана

Лил мелкий холодный дождь, назойливо стучась в окна. Свинцовые тучи тяжело нависали над землей, навевая тоску. Я и не замечала, как судорожно и зло перебирают пальцы звенья браслета, словно норовя смять металл, по щекам побежали влажные дорожки, а грудь сдавило невидимыми тисками.

Когда этот браслет (или его пара) попадается мне на глаза, когда я беру его в руки — разом становлюсь слабой, как беспомощный новорожденный котенок, а сил выбросить нет до сих пор.