Том 9. Преображение России

Родзянко, например, поразил их своей мощью, и они не только поглядели друг на друга улыбаясь, но Саша сказал:

— Ого-го! Вот так Родзянко!

А Геня скороговоркой:

— Сразу видно, что председатель Думы!

Узнали по портретам в журналах и Фредерикса, и Горемыкина, и Сазонова, и Сухомлинова… Впрочем, кроме этих четверых, никого больше. А когда кто-то рядом с ними назвал одного из проехавших в машине Палеологом, Геня обратился к нему с коротким вопросом:

— Почему?

Тот ответил так же коротко:

— По моноклю.

И Геня припомнил, что действительно и он как-то и где-то видел портрет французского посла: бритое круглое лицо и монокль в правом глазу.

Проехали, наконец, все машины, и публика начала расходиться. Отправившись, куда им было нужно, Саша и Геня некоторое время шли молча, но вот Саша спросил, наклоняясь:

— Ты хорошо его разглядел?

— Видел, как тебя вижу, — сказал Геня.

— Ну? Как нашел?

— Ничего царственного не заметил. А ты?

— По-моему, не только царственного, а ничего и умного-то, просто умного, как это все понимают, нет! — горячо вдруг заговорил Саша. — Самый обыкновенный пехотный капитан! Не гвардейский, хотя он, кажется, в гвардейской форме… Ты не заметил, в какой?

— Не обратил внимания… А погоны у него полковничьи: две полоски, без звездочек, только с вензелем… А ты говоришь: капитан, — сказал Геня.

— Мало ли что полковник, да не похож на полковника, вот! Не похож, и все! Выходит, стало быть, что на всех полковниках есть какой-то свой отпечаток, а на капитанах свой… Капитан, притом не гвардейский, — пехотный… Вот так штука! Я даже не ожидал!

Геня заметил, что у брата действительно какой-то обескураженный вид. Он даже приостановился, что было у него признаком волнения, и Геня спросил, поглядев ему в глаза и тоже остановившись:

— А чего же ты ожидал?

— Чего?.. Я все-таки думал, признаться, что не может этого быть, чтобы он на первый взгляд мой показался мне до такой степени ничтожен! Я игроков в карты наблюдал, и знаешь, кому везет и кому не везет?

— Никогда над этим не думал, — несколько даже смутился Геня, так как не знал за своим братом способности наблюдать так прилежно карточных игроков, как он, в силу своих занятий биологией, наблюдал муравьев, ос или головастиков. — Интересно, кому же везет?

— Везет умным, а не везет глупым, причем большого ума при игре в карты, как тебе известно, не требуется.

— Ты что-то такое не так, Саша, произвольный вывод сделал, — усомнился Геня и пошел было дальше, но Саша удержал его, взяв за плечо.

— Постой, — сказал он возбужденно, — на ходу неловко, а мне самому это надо сформулировать, готового у меня нет. Некрасову, поэту, везло в карточной игре? Везло, я читал.

— А он не того, между прочим? — усомнился в этом Геня и перебрал пальцами.

— Нет, не «того», я в этом уверен, а действительно везло, потому что был умен, а глупому ни в карточной игре не может везти, ни даже в царении, хотя бы у него и были какие угодно умные министры, — вот моя мысль. Петру Великому везло? Говори, везло или нет?

— До известной степени, конечно, везло.

— Очень везло, потому что был очень умен… Ты понимаешь, о чем я говорю? Об удаче!

— То есть, если, например, перевести эту материю на охоту, то…

— То «на ловца и зверь бежит», — очень живо закончил Саша. — Умный охотник, то есть хорошо знающий, куда и за кем он идет, непременно придет с дичью, а другой только зря проходит… Знаешь ли, я в чем убедился сейчас?

— Ну? В чем ты так сразу мог убедиться?

— Не выиграем мы этой войны, — вот в чем!

— К этому выводу можно прийти и другим путем, — заметил Геня, — путем обыкновенной логики на основании статистических данных и тому подобного.

— Можно и так, конечно, — согласился с ним Саша, — только это путь, хотя и верный, но все-таки довольно долгий, а непосредственное впечатление от лика царя страны — это тоже очень может быть точно, хотя и не совсем научно… Нет, ничего путного у такого царишки быть не может!

— А может, он просто устал тут у нас, в Москве? — попробовал, как юрист, найти для царя оправдательный мотив Геня, но Саша отозвался на это желчно:

— Ума не видно, при чем тут усталость? Усталый-то, брат, бывает сплошь да рядом гораздо умнее на вид, чем бодрый. Усталость бывает иногда от чего? От того, что человек много думал над чем-нибудь. А если думал, значит, шевелил мозгами как следует, и это непременно, брат, отразится в глазах. А это чучело в военной форме, видно, даже и не в состоянии, черт его дери, ни о чем думать! А по своему сану должен быть умен, как сам сатана.

— А может, он про себя радуется, что цел и невредим из Москвы уезжает? — улыбаясь и двинувшись вперед, весело сказал Геня, но Саша, хотя и пошел тоже в ногу с братом, остался сосредоточенным, как и прежде, и только буркнул:

— Напрасно радуется!

— Ну, все-таки… Жить всякому хочется. И лучше быть живой собачонкой, чем дохлым львом.

— Мне кажется, что войны этой он все-таки не переживет, хотя царствовать ему почему-то удалось довольно долго.