Том 9: Триумф и трагедия Эразма Роттердамского; Совесть против насилия: Кастеллио против Кальвина; Америго: Повесть об одной исторической ошибке; Маг

После того как он много лет был заседателем Chambre des Enqudtes [280], он выставляет свою кандидатуру для избрания в Верхнюю палату. 14 ноября 1569 года Верхняя палата отклоняет кандидатуру Монтеня под предлогом, что его тесть — президент, а шурин — советник Верхней палаты. Решение принято, казалось бы, против него, а в более высоком смысле — в его пользу, так как дает Монтеню основание или предлог отказаться от общественной деятельности. Он слагает с себя должность заседателя или, скорее, продает ее и с этого времени служит общественности по своему усмотрению: от случая к случаю или когда его особенно увлекает какая-нибудь задача.

Трудно предположить, что для этого ухода в личную жизнь были какие-либо тайные основания. Но можно сказать, Монтень не мог не чувствовать, что время требует решений, он же никаких решений принимать не любит. Вновь отравлена социальная атмосфера, снова протестанты взялись за оружие, близится Варфоломеевская ночь. Монтень, так же как и его друг Ла Боэси, свою политическую задачу видел лишь в том, чтобы действовать в духе согласия и терпимости.

По своей натуре он был прирожденным посредником между партиями, и его подлинная общественная деятельность сводилась в основном к тайным посредническим переговорам. Но время таких переговоров уже прошло, пришло время для решения: «либо — либо». Франция должна стать либо гугенотской, либо католической. Последующие годы взвалят чудовищную ответственность на каждого, кто вершит судьбу страны, а Монтень — заклятый враг любой ответственности. Он хочет избежать решения. И во время фанатизма он ищет выход в отступлении и бегстве.

На тридцать восьмом году своей жизни Монтень отступил. Он не желает более никому служить, только себе самому. Он устал от политики, от общества, от хозяйственных дел. Наступил момент разочарования. Он не похож на своего отца, он не ищет в жизни внешнего почета и положения. Он более плохой, чем его отец, служащий, супруг, управляющий своим хозяйством. Кто же он, что же он в действительности? У него чувство, что вся его прежняя жизнь была ошибочной, теперь он хочет жить правильно, размышлять, анализировать продуманное. В книгах надеется он найти решение задачи: «Жизнь или умирание».

И для того, чтобы как бы отрезать себе путь возвращения в мир, он дает указание высечь на сводах своей библиотеки на латинском языке следующую запись: «В год от Р.Х. 1571, на 38-м году жизни, в день своего рождения, накануне мартовских календ в последний день февраля, Мишель Монтень, давно утомленный рабским пребыванием при дворе и общественными обязанностями и находясь в расцвете сил, решил скрыться в объятия муз, покровительниц мудрости; здесь, в спокойствии и безопасности, он решил провести остаток жизни, большая часть которой уже прошла, — и если судьбе будет угодно, он достроит это обиталище, это любезное сердцу убежище предков, которое он посвятил свободе, покою и досугу».

Это — больше чем прощание с должностью. Запись должна означать отречение от внешнего мира. До сих пор он жил для других — теперь желает жить для себя. До сих пор он делал то, что требовали от него служба, двор, отец, — теперь же он желает делать лишь то, что доставляет ему удовольствие. Там, где он хотел помочь, он не смог ничего добиться; к тому, к чему стремился, ему загораживали дорогу, когда хотел советовать, его советом пренебрегали. Он накопил опыт и теперь желает осмыслить его, извлечь из накопленной суммы корень. Мишель де Монтень прожил тридцать восемь лет; и вот Мишель де Монтень желает знать, кто он, собственно, этот Мишель де Монтень.

Но и это отступление в своем доме, этот уход в личную жизнь Монтеню недостаточен. Хотя дом и принадлежит ему по наследству и праву, он чувствует, что, по существу, он сам больше принадлежит дому, чем самому себе. Здесь жена, здесь дети, здесь мать, которые ему не особенно близки, — есть в его книге удивительное место, в котором он признается, что точно не знает, сколько его детей умерло — здесь имеются служащие, арендаторы, крестьяне, обо всех надо заботиться. Семья не всегда живет очень мирно, дом полон людьми, а он желает быть один. Обстановка в доме ему противна, она мешает ему, неудобна, и он думает, как и его друг Ла Боэси, добродетели которого славит: «На протяжении всей своей жизни Ла Боэси презрительно оставлял сзади себя эту золу своего домашнего очага».

Не для того Монтень отказался от общественной деятельности, чтобы теперь, как главе семьи, окружить себя ежедневными малыми заботами. Он хочет кесарю отдать лишь кесарево, и ничего больше. Он хочет читать, думать, наслаждаться; он не хочет, чтобы его кто-нибудь занимал делом, он сам хочет заниматься тем, что ему интересно.

Монтень ищет свое внутреннее «я», которое не принадлежало бы государству, семье, времени, обстоятельствам, деньгам, имуществу, то внутреннее «я», которое Гёте назвал «цитаделью», в которую он никого не допускал.

Путь от службы к дому был лишь первым отступлением, теперь он отступает вторично, в цитадель — от семьи, притязаний поместья, от хозяйственных дел.