Трень-брень

В голубом платье, в синей шерстяной кофте, она напоминала волну с седым гребнем. В руках бабушка держала сумку и пластмассовый обруч.

– А бабушка плачет, – повторила она сквозь слезы, вытерла глаза уголком косынки и присела на краешек стула. – Бабушка руки ломала. Даже по радио розыск объявляли.

– А я здесь, – сказала Ольга. – Можно я тебя поцелую?

Бабушка принялась обнимать Ольгу:

– Внученька, красное солнышко. Как ты там без бабушки жила? Ласочка моя. Девочка… – Потом бабушка сказала совсем другим голосом: – Наказывала я своей дочке, предупреждала: не выходи замуж за этого…

Бабушка потрогала Ольгины волосы, вздохнула.

– И волосики у тебя вроде потемнее были. Надо же, девчонку крохотную, сосунка невидящего утащить куда Макар телят не гонял, где не то что люди – дерево стоящее не приживается. Говорила я своей дочке, предупреждала… Я ж тебя, внученька, больше десяти лет не видела. – Бабушка снова пустилась обнимать Ольгу, целовать и разглядывать. – Выросла-то! А изменилась! Мимо бы прошла, не узнала. А твои родители без мозгов, мазурики. Девчонку одну в самолете направили. А кабы самолет-то разбился?

Ольга не удержалась, прыснула в кулак.

– Смеешься? Вся в своего батьку. Нахалка. Смейся, смейся над бабушкой!

Ольга посерьезнела, задумалась.

– За что ты так не любишь отца?

– А за то, что он… курам на смех. И что в нем моя дочка нашла? Ни кожи, ни рожи. Ведь с ним по улице пройти совестно. Тьфу, какой рыжий.

– Бабушка…

– Я ж ведь не про тебя говорю. Ты девочка, не виноватая. А он мужик. Тьфу. И надо же, уродился.

Ольга отщипнула виноградину. Бабушка спохватилась – принялась хлопотать вокруг внучки:

– Ты голодная, Оленька. Ты ешь, кушай. Попробуй-ка… Или этого. Ветчина свежая. С жиром-то не бери. С жиром пускай гости едят. Ты постненького, повкуснее.

– Я подожду, – сказала ей Ольга. – Я в Архангельске завтракала.

– Я тебе конфеток дам. Виноградцу поешь… На вот, я тебе подарок купила – хупалку. Сейчас все ее крутят. Как мартышки, виляют задом. Смотреть тошно.

Ольга взяла обруч. Сказала спасибо и медленно пустила его вокруг талии.

Бабушка разложила на столе конфеты, которые вытащила из сумки, печенье и села к столу, примеряясь, как будет беседовать с гостями.

– Убери вазу на телевизор.

– Зачем? Красиво же.

– Убери, она мне будет гостей заслонять.

Ольга взяла вазу, понесла ее к окну. Поставила на телевизор.

За окном кто-то заиграл на рояле, громко, с наскоком, словно рояль враг и чем яростнее по нему лупить, тем скорее он испустит дух. За этим последовала пауза, раздался Аркашкин истошный вопль: «А что ты меня за ухо?!» – и снова загудел рояль, но уже ровнее, хотя по-прежнему в звуках его слышались недовольство и жалоба.

– Аркадия усадили, – сказала бабушка. Быстро все поправила на столе: тарелки, вилки, рюмки. Смахнула несуществующую пыль с вещей. Довольно оглядела комнату. – Сейчас Маша придет. Ты с ней о чем-нибудь научном поговори.

В коридоре звякнул звонок и залился долгим рассыпчатым звоном. Бабушка бросилась открывать. Из коридора послышался ее голос:

– Заходи, подруга.

– Захожу, подруга, захожу. Расстроилась я, – ответил ей другой голос, напористый и горячий. – Каждый день приступ. У меня от расстройства печень распухла.

Ольга вертанула обруч вокруг талии. Опустила его, вертящийся, на колени и опять подняла на талию.

В комнату вошли бабушка и высокая седая старуха.

– Аркадий не по годам развивается. Я чуть в обморок не упала. Приходит и заявляет: «Бабушка, я чувствую, мне влюбиться пора».

Ольга перестала крутить обруч, поймала его рукой.

– Рано ему, – подтвердила бабушка. – А ты ему что?

– Я его за ухо – и за рояль. Я ему строго. Про любовь пусть спрашивает, когда делу выучится. – Старуха Маша, даже не глянув на Ольгу, прошла к окну, высунула голову и закричала: – Нюансы! Где нюансы? Нюансы давай!

За окном снова заиграли. Старуха вернулась к столу. Уставилась на Ольгу.

– Ребятишки сейчас в развитие пошли. До чего головастые, до чего рослые! – сказала Ольгина бабушка.

– Особенно мой Аркадий. – Старуха Маша подошла к Ольге, пошлепала ее по щеке: – Подосиновичек. Морковочка. Ну какая славная. Первый раз вижу, чтобы рыженькая – и такая славная. Даже веснушек нету.

Ольга сердито пустила обруч, подняла его, крутящийся, на грудь.

– В отца? – спросила старуха Маша.

Ольгина бабушка тяжело вздохнула:

– А то в кого же. Я дочке своей говорила, предупреждала…

– И вовсе я не в отца, – сказала Ольга. – У него цвет совсем другой. У него желтый оттенок, а у меня красный. Я сама в себя.

– В себя не бывает, – резонно заметила старуха Маша. – Все на кого-нибудь похожие. Значит, у вас в роду кто-то красный был. Цвет до седьмого колена передается.

– В моем роду красных не было, – заявила бабушка.

Старуха Маша принялась бесцеремонно разглядывать Ольгу.

– Перестань крутить хупалку, когда на тебя взрослые смотрят. Несерьезная вещь. Я своему Аркадию не разрешаю.

– Это почему же несерьезная? – спросила Ольгина бабушка уязвленно. – Я ее в магазине купила. От нее талия развивается. Она гибкость дает.