Tsar Effect

Она никогда не была невинной овечкой и не пыталась ей быть. Слабость в её ситуации недопустима, защита сестры была и остаётся гораздо важнее нравственного снобизма. Она была в курсе множества сомнительных операций «Цербера», многие разрабатывала, во многих участвовала, и никогда не имела розовых иллюзий относительно Призрака или организации в целом. А то, что происходило в глубине этого айсберга, под толщей тёмной воды, её не интересовало. Но произошедшее на Гистаде ужаснуло даже, как ей самой казалось, циничную и привыкшую к несправедливости и жестокости галактики Миранду. Столько жертв? И ради чего? Ради какой-то лаборатории?

Миранда не имела абсолютно никакой симпатии ни к Российской Империи, ни русскому царю. Больно уж все они напоминают ей о детстве в Британской Империи, так что новость о том, что «Цербер» участвует в заговоре против царя, она восприняла как обычный акт политической борьбы. Что сильно удивило Лоусон, так это то, что Призрак полностью отсёк от проекта саму Миранду и ряд других высокопоставленных членов «Цербера», буквально организовав культ секретности вокруг этого проекта. Успешно. Только единицы знали о готовящемся. Точнее, они думали, что знали. Реальность оказалась гораздо чудовищней. Впервые за долгие годы ей было до омерзения противно смотреть на себя в зеркало, раз за разом допуская мысль, что то или иное её действие могло способствовать бойне на Гистраде. Подобная истина была для Миранды гораздо болезненней и страшнее, чем предполагаемая месть русских.

Миранда Лоусон. Идеальный человек. Человек, а не машина. Чуткий, милосердный, с живым и любящим сердцем, пусть всё это и вынужденно скрываться под тоннами серой морали, прагматизма и простого желания выжить в этом мире и защитить сестру, ради которой она и влезла во всё это. Такова Миранда. Но вот остальные её коллеги…

Если бы переворот удался, и на трон России была посажена марионетка «Цербера» или вовсе империя была бы реорганизована, то на мясорубку на Гистраде и её последствия в «Цербере» никто бы не обратил внимания. Победителей не судят. Подумаешь, погибло более трёх тысяч человек! Это ничто, когда на кону судьба Человечества, не меньше. Это вынужденные потери, необходимые потери. Но всё пошло не по плану Призрака и его друга Петровского. В результате, «Цербер» разворошил улей, до краев забитый злыми, жаждущими мести шершнями. Едкий страх стал заполнять коридоры научной станции. Миранда с неким злым удовольствием, вот какой уже день наблюдает, как столь циничные к чужим жизням и судьбам люди обретают страх за свои шкуры. Ведь одно дело препарировать пленников, поставляемых организацией, а другое дело – вполне ощутимая перспектива оказаться на столе точно такого же вивисектора, но с русским акцентом.

- Мне необходимо связаться со Сьюзен. Пусть возьмет детей и срочно летит в Лондон, там эти точно их не достанут…

- Вы думаете, нашим близким может что-то угрожать?

- От русских стоит ждать чего угодно!

Миранда, удержав свое надменное, но красивое лицо от брезгливой гримасы, покинула общество светил подпольной науки, в мыслях вновь вернувшись к предстоящему заданию от Призрака. И того, что ей оно может стоить.

«Кровь за кровь! Смерть за смерть!»

Так и продолжала раздаваться в коридоре древняя клятва, возвещая о больших переменах для адептов трехголового пса, посмевших бросить вызов не менее древнему существу.

Глава 27

Запомни, мальчик: мир держится на четырех столпах... - Она подняла четыре узловатых пальца. - Это - познания мудрых, справедливость сильных, молитвы праведных и доблесть храбрых. Но все четыре - ничто... - она сжала пальцы в кулак, - ... без правителя, владеющего искусством управления.

Дюна. Фрэнк Герберт.

Сигаретный дым закручивался в спирали и не спеша поднимался к потолку, окончательно рассеиваясь в системах вентиляции. Клубок дыма за клубком, сигарета за сигаретой. Пагубная привычка, бесспорно, но благодаря моему рабочему графику без парочки сигарет уже и не думается. А тем для размышлений хоть отбавляй… да ещё таких, которые ни перепоручить, ни в долгий ящик отложить.

Бычок затушен в давно переполненной пепельнице, а моё внимание вновь вернулось к весьма внушительному комплексному докладу о ходе исследований Жнеца, которому уже официально присвоили более чем очевидное имя – «Левиафан». Выводы у учёных разные, теорий и гипотез множество, но эмоции едины, и они выливаются в научный эквивалент девчачьего визга радости. Все в восторге. Один я чем-то недоволен.

А теперь обстоятельно.