– В Ленинграде тебя искали. Видно, шустро ты бежал. А новый адрес никто не знает, Лине твоей я ответил, что адресат убыл. Будем надеяться, сообразит и прекратит строчить свои глупости. Скоро мы и правда в турне убываем. А там – ищи-свищи, Советский Союз большой. Не бойся ты, пей свой чай, а то ишь, колотун напал. Мои пудели и то меньше трясутся, когда я их стригу.
Коля выдохнул: Миша на его стороне. Взглянув на соседа, который подливал в чашки остатки чаю, он гадал, сколько раз предстоит ошибиться в людях, прежде чем начнет разгадывать их с первого взгляда. Лишь бы Миша молчал, не проболтался никому об отце и его положении.
В дверь коротко стукнули, и на пороге показался дедушка-комендант.
– Николай, вы собрались уже? А то приезжает новый ансамбль, мне надо знать, куда селить ребят.
Коля аж подскочил перед лицом неожиданной напасти в лице доброго, рассеянного деда, который при любой просьбе от жильцов шел им навстречу. Ну вот оно…Вот. Почему так выходит глупо?
– Вижу, что с соседом прощаетесь. Ладно, мешать не буду. Но вы уж поскорее собирайтесь. А то с меня спросят.
Комендант удалился, обрушив подпорки над Колиной головой, и небо рухнуло ему на голову.
– Куда это ты собрался? – удивился сначала Миша.
– Да я одно время хотел переехать. Ну, чтоб не стеснять тебя, – Коля сделал попытку оправдаться. Но уже предчувствовал, что дело пахнет керосином.
– И к кому же?
– К Арчи.
– Ааа, – обиженно протянул Миша.
Вся труппа потешалась над их взаимной неприязнью с акробатом. Каждый знал, что они почти враги. Это было непоправимо.
– У него места много. Понимаешь? Простая арифметика, – хотел его утешить Коля.
– Ясно. Вот и отлично! Сам хотел тебе сказать, – Миша вдруг соскочил с пола, бросив чашку с недопитым чаем, и принялся вытаскивать запрятанные «клады» из всех углов, раскидывая барахло по полу. – Здесь место только для одного. Когда сосед – вроде неудобно. А теперь уж я разгуляюсь!
– Да ведь я передумал, Миша! – схватил его Коля за рукав.
– Ну нетушки! Решил – так убирайся к Арчи! Он тебя научит уму-разуму! Ты с ним попляшешь! Хороший выйдет цирк!
Обиженный сосед раскидывал вещи по всей комнате. На пол летела одежда, побрякушки для собак, посуда и старые газеты, заляпанные вареньем. Особенно он старался шире разложиться на Колиной койке и занять его тумбочку, где до сих пор стояла Колина кружка.
– И скрипку, скрипку не забудь. Она кучу места занимает. Целый угол под бесполезную деревяшку. Теперь я что хочу туда поставлю. Торшер! Или, точно, самогонный аппарат!
– В общежитии, думаю, нельзя…
– Ой, да кто мне запретит. Сеньке можно, а мне нельзя? Вот еще! Это теперь моя комната. Моя! И больше не надо мне соседей. Одному лучше. Я всегда говорю, что одному лучше. Люди сволочи! Люди дряни!
Миша в остервенении носился по комнате, разбрасывая свои пожитки на каждом шагу, словно метил территорию. Коля вспомнил, как выглядела комната до его появления – дрессировщик будто стремился придать ей прежний вид холостяцкого беспорядка.
– Ты собрался уже? – набросился он на Колю.
– Соберусь, не сомневайся! – разозлился он на соседа. – Нечего меня выгонять!
– Давай поскорее.
– Зачем скорее? Разве ты торопишься?
– А не терпится остаться одному! Можно заниматься чем хочешь, приглашать кого хочешь. Прямо как Арчи. Он это обожает, всякую шваль к себе тащить. А то сам к ней тащиться. Сам знаешь! Тебе, наверно, такие гадости нравятся. Ты поди в предвкушении! Ради них и затеял весь сыр-бор.
Коля подхватил коробку с вещами и скрипку – и Миша чуть ли не вытолкал его за дверь, будто хотел от него избавиться. Нехорошо получилось, сумбурно. Не так ему хотелось проститься с бывшим соседом. И отчего случилось, что нанес старику обиду? Чуть приоткрыв дверь, Коля с сожалением увидел, как тот упал на кровать и долго плевал в потолок, дергая себя за брови. Темные волоски, выдранные с корешками, оставались на его маленькой ладони.
9
Деньги от брата таяли с каждым днем. Коля старался экономить, даже иногда отказывался от завтраков и ужинов, но это мало помогало. Цены на базарах приводили в отчаяние. Истекая голодной слюной, он наведывался туда раз в два дня, чтобы купить брусок хлеба – дрянного и жесткого, как древесина, а иногда белесые говяжьи кости, годные разве что для собак. Мясник, у которого он брал их, смекнул, в чем дело, и от жалости, видно, стал скоблить кости не столь тщательно. Порой на них встречались тонкие ошметки мяса. Коля варил на костях бульон и крошил в него хлеб – получалась баланда. Этим и перебивался.