У меня к вам несколько вопросов

Плавая в бассейне, я пыталась думать о том Омаре, которого знала, а не о том, которого стремились изобразить журналисты после его ареста, окрашивая каждое мое воспоминание о нем чем-то зловещим, словно я общалась с убийцей. У него были зеленые глаза в крапинку и белые-белые зубы. По спортзалу он расхаживал словно на пружинах. Как-то раз я ему сказала, что он похож на диснеевского Тигру. Между тренировками на гребном тренажере он качал пресс и при этом разговаривал без одышки. Похоже, он интересовался школьниками и расспрашивал нас, но не о самих себе, а о других: «Что это за детка? — спрашивал он. — Эти двое встречаются? Она правда наследница „Анхойзер-Буш“ или кто-то пудрил мне мозги?»

Выдвигались, конечно, и другие версии. Талия с Омаром повздорили на краю бассейна — может, он застукал ее у себя в кабинете и решил повоспитывать или они поругались из-за секса или денег — и, разумеется, она упала и ударилась головой. А он решил по-тихому утопить ее. Или они плавали вдвоем, стали бороться в воде и слишком увлеклись. Хотя, если так, он бы с большей вероятностью сознался в этом, нежели сочинил историю (от которой потом отказался), как напал на нее у себя в кабинете, а потом отнес сюда.

Я плавала от края до края бассейна, холод воды проникал глубоко в суставы. История, которую я знала, была очень похожа на истории, с которыми мы с Лэнсом имели дело в нашем подкасте, на те, что передавались десятилетиями из уст в уста, полные ложных сведений и предвзятости. Где-то там была правда, но нужно было докопаться до нее.

Должно быть, я что-то упустила в их отношениях или в событиях того вечера. Я хотела, чтобы Бритт навела меня на след. Хотела взгляд со стороны. Хотела суметь вспомнить то, чего не видела своими глазами.

Кто-то вошел в помещение, молодой человек, на редкость молодой для преподавателя. Он встал на стартовую тумбу у глубокого края и нырнул в воду, словно дельфин.

15

Я пообещала Бритт, что до следующего занятия посмотрю интервью Дайан Сойер с матерью Омара, так что включила его на лэптопе, пока чистила зубы тем вечером.

Шейла Эванс была чопорной — маленькой и собранной, как вьюрок. После ареста Омара я узнала, что его мать работала секретарем кафедры в Дартмуте, а отец умер молодым. Я поразилась ее старомодности, аккуратно уложенным волосам и четкой дикции. Позади нее на пианино выстроились семейные фотографии в рамках. Дайан Сойер наклонилась к ней, на лице выразительная смесь сострадания и скептицизма.

— Когда я потеряла мужа, — сказала Шейла, — это было как остаться без держателя для книг. Мы все покосились. Но остаться без Омара — это как лишиться полки. Его выдернули из-под нас.

Дайан кивнула, излучая сочувствие. Мне больше нравился Лестер Холт с его откровенным морганием. С ним не возникало ощущения, что он притворяется.

Камера наехала на одну из фотографий: Омар подросток, улыбающийся так, словно только что услышал шутку. Я отметила сходство с парнем, которого знала, только волос у него было побольше. Когда я впервые попала в Грэнби, Омар ходил бритым — и поскольку кожа у него была довольно светлой, а я думала, что люди с арабскими именами должны быть с Ближнего Востока, только под конец второго курса, когда Омар отрастил волосы, до меня дошло, что он афроамериканец. Я спрашивала некоторых знакомых по команде, знали ли они об этом, и они смотрели на меня как на идиотку. Энджи Паркер, чернокожая, до конца курса подкалывала меня, тыча пальцем в светловолосых людей со словами: «Шо скажешь, Боди? Азиат? С Ямайки?»

Теперь же закадровый голос Дайан Сойер сообщал нам, что Омар получил степень бакалавра по спортивной подготовке в UNH,[24] где он был звездой легкой атлетики, и, пока он был в Грэнби, он снова записался туда на вечернее, чтобы получить степень магистра. Ничто из этого не попало в «Выходные данные». Омар жил в квартире в Конкорде над частной аптекой — в часе езды от Грэнби на его стареньком ржавом «понтиаке». От Грэнби до UNH был еще час езды — и не в сторону дома.

Шейла сказала:

— Его младший брат так надолго остался без внимания. Когда умер отец, Малкольму было всего шесть, но Омару — пятнадцать, и я сказала себе, окей, мой муж вырастил одного мужчину, теперь Омар сможет вырастить брата. Но в тот год, когда Малкольму было шестнадцать, у него забрали и брата. Я стараюсь ничего не упустить, но я занята борьбой за Омара. У нас суд и апелляция. У меня от стресса высыпал лишай, и это отнимало мои силы. Вся моя группа поддержки — сестра, мама — мы заняты этим. А Малкольм — живи как знаешь? У нас ведь тесное сообщество. Можете себе представить, как к нему стали относиться после этого, даже его учителя. Он сейчас нащупывает свой путь, но только благодаря силе характера.

Мне словно двинули под дых — то, как она высказала что-то такое, на что я оказалась неспособна. Смерть моего отца выбила нас из колеи, но, когда умер Ас, в нашей с мамой жизни вырвали что-то из самого центра, последний колышек, удерживавший все на месте. Не скажу, что одна потеря была хуже другой, но вторая нас доконала.