Я уже закончила чистить зубы и отметила, что по второму разу продергиваю зубную нить.
Шейла сказала:
— Омара стали повсюду выставлять в дурном свете. Одного этого обвинения им было недостаточно, надо еще присовокупить, что он продавал наркотики, что он был склонен к насилию, что он спал со школьницами. В общем, картина маслом. О нем так говорят, словно он взялся из ниоткуда, словно у него нет семьи.
Сторона обвинения и газеты действительно изображали его этаким наркодилером, подразумевая, будто он продавал наркотики школьникам, что стало новостью для меня. По правде говоря, он много
После ареста Омара я, разумеется, поверила, что он продавал школьникам, хотя бы уже потому, что так говорили все. С тех пор я не раз задавалась вопросом, зачем ему было рисковать карьерой из-за травки, но, если уж на то пошло, зачем ему было рисковать карьерой из-за школьницы?
— Я не могу не думать, что моя мама прожила бы дольше, — сказала Шейла Эванс, — если бы не этот стресс. У нее был тромбоз глубоких вен, и тревога не шла ей на пользу. Омар был ее первым внуком. Она бесилась, если я купала его без нее, очень уж ей это нравилось. — Она сглотнула, и на подбородке у нее обозначилась ямка; она так сильно сдерживалась, что я поражалась, как ей удавалось не взорваться и не скукожиться в скорбный комочек. — Моя мама покинула нас в две тысячи восьмом, — сказала она.
Я взяла лэптоп с собой в постель.
— Моя сестра от нас отпала. Она сомневалась в невиновности Омара. Мы много лет уже не разговариваем. Вначале у меня была семья, — сказала она, и ее голос задрожал, так что она помолчала немного. — Здоровая, нормальная семья, а… теперь, знаете, одни обломки. Семейные руины.
У меня такая дозировка антидепрессантов, что я уже лет десять не плакала настоящими слезами, но иногда мне так отчаянно хочется расплакаться, что я нарочно хнычу, и скулю, и растираю глаза кулаками. Когда нет слез, это ранит больше — или обостряет старые раны, — чем если бы я просто разрыдалась. Так или иначе, я сидела на кровати и пыталась плакать. Во всем этом была какая-то детская горечь, которую я не сразу распознала под сочувствием к Шейле Эванс: мама Омара, в отличие от моей, не забросила своего оставшегося ребенка.
Мне было стыдно, что я думала о себе, вместо того чтобы полностью отдаться чужому горю, но правда в том, что если у любого человека, у кого есть сердце, оно бы разбилось от этой сцены, то у меня на сердце обозначились знакомые линии разлома.
Поскольку мне не следовало думать о себе, я засунула это признание под землю, в сырые, глинистые места, где оно могло бы пустить корни.
Не желая разбираться в этом, я легла спать.
Утром я не могла вспомнить, что мне снилось, не считая того, что сон был тревожным, что там была вода, что во сне я писала сообщения друзьям об этом сне. Я совершенно не выспалась. Когда солнце наконец пробилось сквозь жалюзи, я поняла, что не встану, пока не вернусь туда с закрытыми глазами, досконально представив себе ту ночь, когда умерла Талия. Если я смогу это сделать, смогу обдумать все до конца, тогда я смогу встать и преодолеть все то, что превратило эти простыни в потное месиво.
Так что — да простит меня вселенная — я это сделала.
Талия снимает свой костюм, тюль пахнет потом и опилками. Она надевает джинсы и свитер, которые позже найдут аккуратно сложенными на скамейке у бассейна. Рубашку так и не нашли — только зеленый кашемировый свитер, так что давайте предположим, что это все, что у нее есть. Походные ботинки. Без пальто: самые бесшабашные из нас пальто не носят.
Она хватает свой рюкзак (содержимое нам известно: расческа для волос, губная помада, тампоны, учебник по математике, «Возлюбленная» Тони Моррисон, еженедельник Грэнби, разные ручки и резинки для волос, мини-дезодорант, ключ от комнаты в общежитии), проскальзывает мимо других переодевающихся девушек, выходит через пожарный выход за сценой. Никто ее не хватится: все ее подруги увлечены театром, а множество других ребят, Робби в их числе, направляются в лес с выпивкой, к тем двум ужасным старым матрасам.
Ее следы сливаются с другими, и в любом случае к следующей ночи их смывает дождь — раньше, чем кому-либо приходит в голову искать их.