В поисках построения общего языкознания как диалектической системы

«Тождество, к которому все больше и больше приближается мышление, есть не тождество последних субстанциальных вещей, а тождество функциональных порядков и координаций. Но последние не исключают момента различия и изменения, а лишь в них и с ними приобретают определенность. Многообразие, как таковое, не уничтожается, а ставится лишь многообразие другого измерения: математическое многообразие заменяет в научном объяснении чувственное многообразие. Мысль, следовательно, требует не угашения вообще множества и изменчивости, а овладения ими посредством математической непрерывности законов и форм рядов. Но для установления этой непрерывности мышление нуждается в точке зрения различия не менее, чем в точке зрения тождества, и первая точка зрения, следовательно, также не навязана ему извне, а имеет свое основание в самом характере и самой задаче научного „разума“»[147].

Функция потому является оформлением объективной действительности, что никакой другой объективной действительности, кроме как функционально оформленной, просто не существует; или, точнее сказать, такая функциональная действительность вполне существует, но, если ее обязательно брать в отрыве от ее функций, она окажется только субстанцией, т.е. чем-то непознаваемым, бессмысленным и потому протестующим против своего же собственного изолированного существования.

Во всей фонемной литературе нет ни намека на имя Э. Кассирера. А тем не менее, если бы фонологи продумали свою теорию фонемы до конца, им волей-неволей пришлось бы солидаризироваться с Э. Кассирером[148].

в) Итак, при любых оценках истории фонологии необходимо сказать, что понятие функции везде играет здесь принципиальную роль. Эта роль до того велика, что вся фонология иной раз называется как именно функциональная теория. Яснее всего об этом рассуждает М.В. Панов. Он говорит, что понятие фонемы должно было выдержать проверку как логическую, так и фактическую. А кроме того еще и проверку ее объяснительной силы. Что же такое фонема, выдержавшая эти три проверки? Это та фонема, которую М.В. Панов как раз и называет функциональной. А функциональность эта есть способность выполнять смыслоразличительную роль в пределах единой морфологической позиции. Таким образом, функциональность, вообще говоря, есть смыслоразличительная сила с определенной семантической нагрузкой (в плане отождествления или различения морфем, а также и цельных слов). А это и есть та функция, о которой говорили приведенные у нас выше немецкие философы. Заслуга М.В. Панова, как и других теоретиков фонемы, заключается именно в том, что они не исходили ни из какой философской школы, а шли, так сказать, снизу, т.е. с чисто эмпирического и позитивного уровня. Именно этот уровень и обнаружил для них всю свою несамостоятельность, а это и значит – свою несостоятельность и свою нужду еще и в других уровнях языка, не просто фактических, и даже не фактически-смысловых, но уже чисто смысловых.

Важно также и то, в чем М.В. Панов видит свое отличие от Пражской школы. Ведь по Н.С. Трубецкому, функция тоже есть обобщение отдельных значимых звуковых тенденций (дифференциальных признаков). Но эта обобщенная функция обобщает у Н.С. Трубецкого только те явления звуков, в которых имеется хотя бы один общий фонетический признак. Что же касается М.В. Панова, то его определение функции не есть просто обобщение эмпирически данных родственных звуков, но это особая их сущность, которая уже далеко выходит за пределы отдельных звучаний и определяется той или иной морфной позицией.

Таким образом, функция у М.В. Панова как бы тоже имеет свою собственную субстанцию, как и реальное звучание; но субстанция эта есть субстанция чисто смысловая, неделимая и нерасчленимая, однако в то же самое время играющая роль разделения и расчленения. А это значит, и вообще оформления целого ряда реально звучащих и уже чисто перцептивных звуков[149].