Всё как у людей

А Кристина не отстранилась. Просто не обратила внимания – так и тянула шею, вглядываясь сквозь щель между головами в нечто от Ирины скрытое и растерянно бормочущее. Ирина хмыкнула, потом хмыкнула погромче. Лишь тогда Кристина услышала, быстро глянула и посторонилась, не отвлекаясь ни на завотделением, ни тем более на демонстрацию смущения и виноватости, – просто сильнее вытянула шею, чтобы не потерять из виду картину, по-прежнему недоступную Ирине, которая была ниже Кристины на голову.

Ирина протиснулась мимо Серафимы и Заура, физиотерапевт-то что здесь делает, да еще в нестерильном халате, они обалдели, легонько ткнула локтем Даудова, – тот оглянулся и неохотно подвинулся, тут же вернув взгляд туда, куда пялились остальные, – выдвинулась наконец к залитому светом столу и замерла.

Несколько лет назад Ирина делала капитальный ремонт в квартире, доставшейся от бабушки. Отдельные неполадки Ирина помогала устранять и раньше – ну как помогала, приезжала и вызывала сантехника после очередных панических возгласов бабушки в трубку о том, что она сейчас умрет от инфаркта, а Ирине придется всю жизнь работать на соседей снизу, которых заливает прохудившийся водопровод. По звонку изрядное время спустя приходил не в меру ироничный сантехник Юра, неспешно вываливающий многолетние напластования прибауток и анекдотов на Ирину, которая по слезной просьбе бабушки следила за тем, чтобы Юра ничего не украл. В ванной же очень много драгоценностей и просто вещей, достойных пылкого внимания грабителей. Например, шампунь, мочалка или водные счетчики, которые в шкафчик не влезли, поэтому торчали над раковиной, будто приборы в кабине исследовательской модификации паровоза Черепановых.

В свободное от баек время Юра, бурча, без особой охоты ввинчивал очередное колено, муфту или патрубок в и без того еле вмещавшееся в шкафчик перекати-поле чугунных, железных и пластиковых труб, кивнув, забирал у бабушки денежку, которую она умудрялась подавать одновременно испуганно и высокомерно, и удалялся, оставив запах курева, носков и неизбежности следующей аварии.

Ирина почти год после смерти бабушки не решалась на ремонт во многом из-за нежелания совсем радикально окунаться в древние анекдоты и запахи. Но куда деваться – решилась, заранее настроившись на то, что теперь Юра впихнет в шкафчик погонные метры труб, совсем уже несовместимые с евклидовым пространством и здравым смыслом.

Получилось по-другому. Вместо Юры явился молодой щуплый узбек, который, открыв дверцу и полюбовавшись стимпанковским содержимым шкафчика, хмыкнул, назвал сумму – побольше обычной, но сильно меньше того, что выцыганил Юра только за последний бабушкин год, – и, заручившись согласием молодой хозяйки, вырезал и безжалостно выкинул сперва на лестничную площадку, потом к мусорке все многотрубное перекати-поле, а вместо него вставил несколько металлических и пластиковых труб, застенчиво оттопыренных поворотными коленами и длинными рычагами кранов. В шкафчике освободилось гигантское пространство, достаточное не только для водосчетчиков, но и для швабры, пары ведер с тазиком и еще кучи всякого хлама, который вечно копится и не может найти место в ванной.

Что-то подобное освобожденному шкафчику Ирина видела сейчас в раскрытой брюшной полости лежащей на столе женщины. За операционным пространством, ярко освещенным и распахнутым, была различима только голова. Глаза закрыты – не только анестезией, но и гигантскими темными гематомами – а большая часть лица не видна под шапочкой и пластырем, закрепляющим интубацию, но понятно, что женщина явно молода и совершенно не похожа на шкафчик из бабкиной из ванной.

Снаружи. Но не внутри.

У женщины не было тощей кишки, обычно заполняющей стандартными петлями большую часть отведенного кишечнику места. Поэтому, невозможным вообще-то образом, было видно, что нет и подвздошной, заполняющей остальное пространство, и слепой кишки. А двенадцатиперстная, вопреки нормальной анатомии и законам природы, переходила в толстую почти сразу, через утолщение типа колена в бабушкином шкафчике. Ниже толстая кишка, выглядевшая неправильно или, наоборот, слишком правильно – с точки зрения человеческого глаза, а не человеческих внутренностей: без вздутий гаустрации, ровной и одинаковой на протяжении каждого отрезка – будто подхватывалась еще двумя коленами серовато-розового цвета. И ни следа брыжейки.

– Госп-п… – пробормотала Ирина, делая шаг вперед и машинально выставляя руки, чтобы Серафима накинула на них стерильные рукава, но никто ничего не накинул. – Это как?

– А это как? – бегло взглянув на нее, осведомился Никита, стоявший, оказывается, у стола. Ирина увидела, что у девушки на столе нет не только нормальной выделительной системы. Репродуктивной нет вообще – ни яичников, ни матки. Пустой провал с черно-белым от яркой подсветки дном небывалых очертаний.

В голове у Ирины зашумело, к горлу подступила тошнота.

– Кто ее так? – спросила Ирина слабым голосом.

– Никто, – ответил Никита. – Оно сразу такое.

– Оно?

– Вот, – сказала Зарема, стоявшая рядом с Никитой, и отвела лоскут.