Встречи, которых не было

После того, как Дежнев прочно обосновался на Анадыре (об этом рассказывается в очерке «Берега несправедливости»), ему вместе с товарищами посчастливилось открыть «коргу» — лежбище моржей неподалеку от устья Анадыря.

С некоторым опозданием на ту же коргу наткнулся некто Селиверстов, участник походов Стадухина на восток и, решив присвоить себе открытие вместе с правом добывать моржовую кость, заявил официально, что корту эту они вместе со Стадухиным открыли раньше Дежнева во время морского похода.

Стадухина на Анадыре тогда уже не было, но Селиверстову — не меньше, чем Дежневу, — хотелось разбогатеть на моржовой кости. Вот тут-то Дежнев и принялся доказывать свой приоритет, весьма темпераментно повествуя в отписках, что Стадухину морской поход с Колымы на Чукотку не удался и Большого Каменного Носа он не обходил — того самого «носа», что ныне называется мысом Дежнева.

Правота в этом споре — на стороне Дежнева, и, насколько я могу судить, двух мнений тут быть не может.

Но я уже писал, что косвенный виновник спора — фигура достаточно колоритная, чтобы заинтересоваться ею и вне прямой связи с другими землепроходцами. В общих чертах я это представлял себе и до поездки на Пенжину, но мне не к чему грешить против истины и уверять, что отправился я в Пенжинскую экспедицию Аэрогеологического треста, дабы специально пройти — или пролететь — по следам Михаила Стадухина.

В жизни все получается и проще, и неожиданней. Мой старый университетский товарищ Иосиф Невяжский, вместе с которым мы два года работали в Восточно-Сибирской экспедиции МГУ, как-то сказал мне в телефонном разговоре, что отдел их отныне намерен заниматься разработкой ультрасовременной методики геологической съемки. Вместе с начальником отдела В. Н. Брюхановым они остановились, как на экспериментальном полигоне, на северных районах Камчатской области.

— Мой отряд на реке будет работать, — сказал Невяжский. — На Пенжине. Представляешь, какая прелесть?.. Своя моторка, свои понтоны, рыбалка… И полная свобода. Поехали?..

Я промычал в трубку нечто неопределенное.

— Экзотики будет навалом, — пообещал Невяжский.

Экспедиция должна была состояться на следующий год, а что может быть проще, чем дать обещание на год вперед?

Весь год так и шли потом потихоньку разговоры, и с каждым новым разговором я обнаруживал все больше симпатичного в предложении своего товарища. В последние годы трассы моих путешествий проходили по Средней Азии, по Африке, по Западной Европе, а на северо-востоке Азии я не был с 1947 года… Срок, что и говорить, солидный — восемнадцать лет. И еще одно привлекало меня: Пенжина как-то обойдена нашей литературой. Почти всем известна Пенжинская губа Охотского моря из-за своих наивысочайших в стране приливов — они достигают одиннадцати метров. Но река Пенжина?.. Разумеется, есть сведения о длине ее, о площади бассейна. Но, уже вернувшись в Москву, я взглянул в БСЭ на карту Камчатской области и ахнул: районный центр Пенжинского района, Каменское, помещен на берегу Охотского моря, а он находится в семидесяти пяти километрах от него, на Пенжине… Село Аянка показано в устье реки Аянки, притока Пенжины, но расстояние между ними — примерно сто пятьдесят километров… А селений на Пенжине, как говорится, раз-два и обчелся.

Так что было что самому посмотреть на Пенжине.

Мы вылетели из Москвы в середине июня на ТУ-104 и сразу от Москвы, словно под горку, покатились к Пенжине — теперь она притягивала к себе как нечто роковое.

Перелет — без единой задержки, минута в минуту по расписанию, и через четырнадцать часов полета мы уже приземлились в Петропавловске-Камчатском. Кое-кто из нас — и я в том числе — лелеял мечту в оном городе задержаться и даже поездить по окрестностям. Но улетевший несколькими днями раньше начальник экспедиции В. А. Фараджев рассудил иначе и к моменту нашего приземления уже позаботился о дальнейшем пути… Едва размяв ноги, мы погрузили свое имущество, в том числе моторную лодку, в ЛИ-2 и снова очутились в воздухе.

Камчатка, несмотря на летнее время, была в снегу, и зрелище это вызывало у меня чувства, трудно поддающиеся сравнению с чем-либо. Что вулканы у Авачинской губы стояли совершенно белыми — это еще понятно, но белым было и среднегорье центральной части полуострова, и только от океана снег отступил — прибрежная полоса чернела, и чернели ребра скал на Склонах гор, придавая сурово-сдержанный облик всему ландшафту.

И неожиданно синим — синим по-летнему — был внизу океан.

Садились в ключах.

В проливе Литке, словно в честь знаменитого полярного мореплавателя, плавали льды, и лед лежал на берегу в приливной зоне, и еще не оттаяли озера, и белели линзы зимнего снега. А рядом со льдом, рядом со снегом зацветали рододендроны — мужественная, с крупными желтыми цветами кашкара.