Записки полуэмигранта. В ад по рабочей визе

Песни Тимура слышали многие, а три большие 520-метровые кассеты с моими песенными альбомами, плоды моих многомесячных трудов, канули в лету. В чужой обстановке, под сенью чужих давящих эмоций, я так и не дал трудам своей молодости вторую жизнь. Да и новые песни я тоже перестал сочинять. Наташе было наплевать на стихи и песни. Ей было также наплевать на мои поиски себя, потому что и она тоже отчаянно искала себя, не понимая, что сидя под заботливым крылышком еврейской матери-наседки, найти себя невозможно. Наташа не хотела в Америку. Она хотела признания в науке. Она хотела ребёнка, но за семь лет он у нас так и не завёлся. Есть такие самцы, которые в неволе не поют и не размножаются. Наверное, я принадлежу к их числу.

Моя бывшая жена ненавидела ящики от аппаратуры и требовала от меня выкинуть их как можно скорее, чтобы они не захламляли комнату. К музыке она относилась совершенно равнодушно, песен моих за семь лет совместной жизни ни разу не слушала и никогда ими не интересовалась. Более того, она заявила, что не позволит мне устроить из своей квартиры мою творческую студию и предложила мне снимать под студию квартиру за свои деньги. В ответ я заявил, что если я сниму себе квартиру под студию, то и жить я буду в ней же. То есть, я перевезу в свою квартиру-студию все свои вещи, и разумеется перестану вносить свою довольно весомую лепту в домашний бюжет, поскольку поменяю место жительства. Более того, я сообщил жене, что мою студию будут посещать без ограничения все приятные мне люди, а не только те, против визитов которых не возражает тёща. Среди этих приятных мне людей, вероятно, найдётся множество симпатичных женщин, желающих разделить со мной постель, и поэтому законной супруге придётся постоянно выдерживать нелёгкую конкуренцию в борьбе за право со мной спать. Никаких поблажек не будет, запись в койку будет производиться в порядке общей очереди.

Разумеется, и Наташино предложение насчет студии, и моя отповедь на это предложение не улучшили между нами отношений. Более того, с этого момента у меня вырос на любимую супругу большой и очень ядовитый зуб. Не секрет, что многие люди необычайно злопамятны. Ваш покорный слуга без сомнения относится к их числу. Поэтому когда у тоскливого квартиранта с доступом к телу одной из квартиросдатчиц появился шанс уехать в Америку и заиметь там со временем собственную квартиру, сомнений в необходимости воспользоваться этим шансом не возникало ни секунды. Когда тело заикнулось, что перебираться в Америку не намерено, что оно не хочет расставаться с матушкой, с любимой библиотекой, с подругами и одноклассницами, с Москвой, с мифической научной работой (на моей памяти моя бывшая супруга не сделала ни одной публикации), то ему был предъявлен ультиматум. В ультиматуме телу было прямо сказано, что в случае отказа следовать за супругом, оно будет безжалостно брошено на бывшем месте проживания, как отслужившая свой срок надувная кукла по удовлетворению мужских потребностей.

Телу было также заявлено, что если оно не желает быть брошенным, оно должно начать читать историю и географию США, усердно учить английский язык, читать американские книги, достать и смотреть американские фильмы, слушать и говорить вслух американские кассеты с устной речью — короче, осваивать американскую культуру еще в Москве. Чтобы по приезде понимать как можно больше, и чтобы не было мучительно больно в первые дни пребывания — от языковой немоты, глухоты и непонимания обстановки.

Весь год тело не чесалось насчёт английского языка, зато стало активно изучать немецкий — по книжкам. Потому что подвернулась научно-прикладная работа, связанная с библиографическим описанием какого-то немецкого автора. Америка игнорировалась полностью. Когда я заводил разговор о близости и неизбежности отъезда, Наталья отвечала мне громкими рыданиями и умоляла не говорить с ней на эту тему. Я почти смирился с тем, что жену, к которой я привык как к собственной части тела, придётся оставить в Москве и со страхом готовился к близкой и неизбежной ампутации. Я очень привязался к Наталье, и мне было жутко от неё отрываться насегда, но из страха потерять жену и страха подступающей духовной смерти последний был всё же сильнее.

В разговорах с женой я по-прежнему был внешне очень твёрд и беспощаден, но внутри у меня всё сжималось от боли и страха. Один мой знакомый звукоинженер-хиппи когда-то давно работал у Цоя и говорил, что Цой был "фанерованный заяц". В переводе с языка хиппи это выражение означало человека, очень смелого снаружи и весьма трусливого внутри. Вот и ко мне это выражение подходило как нельзя лучше. В последний момент, по непонятной женской логике, супруга всё-таки согласилась со мной поехать. Правда, всего на полтора месяца, а потом назад к маме, чтобы помочь ей пережить суровую российскую зиму. Что из этого получилось, я уже рассказал.