Земля шорохов

Луна отправился искать стаканы и воду, а я сказал:

– Хельмут, у вас жена одна на миллион.

– Возможно, – мрачно произнес Хельмут, – но она только с вами такая, Джерри. Мне она никогда не дарит на дорогу джин. Она говорит, что я слишком много пью.

Стоя на перроне, мы пили за здоровье друг друга. Не успел я допить, как раздался свисток кондуктора, и поезд тронулся. Сжимая в руках стаканы, мои друзья бежали рядом с вагоном и жали мне руку, и я чуть было не выпал из вагона, целуя на прощание Эдну. Поезд набирал скорость, и я смотрел на своих друзей, освещенных тусклыми станционными фонарями. Они стояли, подняв стаканы в прощальном тосте, пока не скрылись с глаз, а я уныло побрел в свое купе, с остатками джина в бутылке.

Ехать поездом было не так плохо, как я ожидал, хотя, естественно, путешествие на аргентинском поезде с сорока животными в клетках – это далеко не загородная прогулка. Больше всего я боялся, что ночью (или днем) на какой-нибудь станции мой вагон с животными отцепят, переведут на запасной путь и забудут прицепить снова. Такое несчастье уже случилось в Южной Америке с одним моим другом, тоже собирателем животных. К тому времени, когда он обнаружил свою потерю и примчался в такси обратно на станцию, почти все животные подохли. Помня об этом, я твердо решил, что и ночью и днем, где бы мы ни остановились, я буду выходить на платформу и следить за сохранностью моего драгоценного груза. Посреди ночи я часто соскакивал с койки, и мое необычное поведение весьма озадачивало моих попутчиков – трех молодых и приятных футболистов, которые возвращались из Чили. Когда я объяснил им свое поведение, они тотчас пожалели меня за то, что я так мало сплю, и потребовали, чтобы я позволил им вставать ночью по очереди. Вся эта процедура, по-видимому, казалась им совершенно нелепой, но они отнеслись к делу совершенно серьезно и значительно облегчили мою участь.

Еще одна трудность заключалась в том, что до своих животных я мог добраться только тогда, когда поезд стоял, потому что багажный вагон не сообщался с поездом. Тут мне помог проводник. Он за десять минут предупреждал меня об остановках и говорил мне, как долго мы будем стоять. Это давало мне возможность заранее проходить через весь поезд к багажному вагону. Когда поезд останавливался, я тут же выпрыгивал из вагона и спешил к своим зверям.

Между мною и моими животными было три вагона третьего класса. На их деревянных скамьях ехало великое множество отпрысков рода человеческого в сопровождении ребятишек, бутылей с вином, тещ, козлов, кур, свиней, корзин с фруктами и прочими необходимыми в путешествии вещами. Когда эта веселая, энергичная, пахнущая чесноком толпа узнала причину моих постоянных странствий в задний вагон, она соединенными усилиями стала мне содействовать. Как только поезд останавливался, люди помогали мне выбираться на платформу, отыскивали ближайший водопроводный кран, посылали детей покупать моим зверям бананы, хлеб, молоко, а потом, когда я заканчивал свои дела, они заботливо, уже на ходу втаскивали меня на площадку вагона и деловито спрашивали о здоровье пумы, о том, как птицы переносят жару и действительно ли у меня есть попугай, который говорит «hijo de puta». Потом они угощали меня засахаренными фруктами, бутербродами, совали мне стакан вина или кусок мяса, показывали своих детей, коз и свиней, пели для меня песни и вообще обращались со мной как с родственником. Они были так обаятельны, добры и дружелюбны, что, когда наконец мы вползли в гулкий вокзал Буэнос-Айреса, я немного пожалел, что путешествие кончилось. Животных погрузили на грузовик, и сотня людей крепко пожала мне руку. Все животные превосходно пережили путешествие и вскоре присоединились к остальной части коллекции, разместившейся в громадном складе на территории музея.

В тот же вечер я, к своему ужасу, узнал, что один мой хороший друг, чтобы отпраздновать мое возвращение в Буэнос-Айрес, устраивает прием с коктейлями. Терпеть не могу приемов, но от этого отказаться было никак нельзя. Нельзя было обидеть друга; и мы с Софи, несмотря на усталость, нарядились и поехали. С большинством гостей я не был знаком и не особенно жаждал познакомиться, но все-таки там оказались старые друзья, ради которых стоило приехать. Я тихо разговаривал с другом о деле, интересовавшем нас обоих, когда ко мне подошел один отвратительный тип. Он был из тех англичан, которые лучше всего процветают в заморских краях. Этого человека я встречал еще раньше, и он мне сразу не понравился. Теперь он шел ко мне. На нем, словно для того, чтобы усугубить мое раздражение, был его старый университетский галстук. Его бесстрастное лицо казалось плохо сделанной посмертной маской, а надменный тягучий голос его как бы имел предназначение доказать миру, что и без мозгов можно быть хорошо воспитанным.

– Я слышал, – снисходительно сказал он, – что вы только что приехали из Жужуя.

– Да, – коротко ответил я.

– Поездом? – спросил он. Лицо его слегка исказилось от отвращения.

– Да.

– Ну и как вам ехалось? – спросил он.