Жизнь и судьба Федора Соймонова

Соймонов хорошо помнил это длинное, казавшееся бесконечным, сидение в коллегии. Решения по слушанному в тот день так и не вынесли за недостатком времени. А потом... потом, как мы видим, бумаги эти оказались в руках у вице-президента, хотя в решении экспедиционных дел живейшее участие принимал обычно сам господин президент Адмиралтейской коллегии адмирал и кавалер граф Николай Федорович Головин, стоявший у истока организации сей грандиозной экспедиции. Он весьма ревниво и внимательно следил за ее ходом через своих креатур. Среди оных был и капитан Чириков, и сам капитан-командор. Граф Головин лично докладывал обо всем господину кабинет-министру графу Остерману Андрею Ивановичу, чем весьма гневал другого кабинет-министра господина Волынского Артемия Петровича. Вражда между вельможами была давняя, и о ее причинах у нас еще будет время поговорить.

Пока же Федор Иванович Соймонов, как обычно, после обеда доложил патрону своему Артемию Петровичу о привезенных камчатских рапортах. Волынский сразу сообразил, что адмирал Головин не упустит случая доложить об успехе экспедиции Остерману и императрице, а тем самым укрепит и свои позиции. Чтобы не допустить сего, он в тот же вечер затребовал все документы в кабинет. А уж оттуда они поступили в ведение Соймонова.

Федор Иванович знал, что более всего Волынский желал бы закрыть надоевшую всем экспедицию, от которой, как он считал, не было никому никакого проку. Действительно, за годы, прошедшие с ее начала, расходы на содержание отрядов возросли непомерно, а прибытку пока не видно. Однако остальные члены кабинета — граф Остерман и князь Черкасский — его не поддержали. И тогда Артемий Петрович передал это дело в руки Соймонова, наказав найти выход...

7

Куча бумаг слева вызывает у Федора Ивановича явное раздражение. Тут — доносы и кляузы участников далекого вояжа друг на друга, а более всего на капитан-командора Беринга и на второго его помощника капитана Шпанберга. Вице-адмирал поднимает верхний лист — сие рапорт начальника Охотского порта Скорнякова-Писарева, одного из верных «птенцов гнезда Петрова». Впав после смерти государя в немилость, послан он был в Сибирь, в ссылку, а с 1731 года ведает далеким портом на восточном побережье империи и живет, как удельный князь...

Давно они знакомы, еще с Астрахани, и к писаниям Григория Григорьевича Соймонов относится с недоверием. Ведь что пишет... «От оной камчацкой экспедиции никакога толку и приращения доселе не учинено и впредь не надеется быть, кроме великих государственных казенных убытков». Знает отставной обер-прокурор, во что бить, знает постоянную нехватку денег в казне и полное безразличие императрицы и герцога Курляндского к продолжению дел государя-преобразователя. Эвон, чего удумал: обвиняет Беринга со Шпанбергом не только в бездеятельности, что справедливо... Восьмой уж год пошел от сенатского решения о снаряжении экспедиции для «обыскания американских берегов от Камчатки...» и «обсервации и изыскания пути до Японии...», а капитан-командор и в море не выходил ни разу. Но «праведный гнев» охотского начальника направлен прежде всего на лихоимство и воровство офицеров, которые, по его словам, не гнушаются в «корчемстве вином и табаком...».

Соймонов морщится: «Перегибает Григорий Григорьев... Хотя, правду сказать, Беринг подлинно руководитель негодный. Нерешителен, осторожен до трусости, всеми силами затягивает время, посылает чрез всю державу в столицу бесчисленные реляции, оправдания, жалобы вместо дела... А между тем год едва минул, как супруга капитан-командора Анна Матвеевна была по сенатскому указу задержана на таможенной границе Сибири с непомерными тюками наменянной «мягкой рухляди».