Жизнь и судьба Федора Соймонова

Назначенный секретарем Генерального собрания по тайному делу, Мишка был преисполнен надежд. Его превосходительство господин Ушаков Андрей Иванович, начальник Тайной канцелярии, самолично вызывал Мишку в Италианский дворец на Мойке, где происходило заседание. Прежде чем допустить до дел, показал строжайшую запись в высочайшем утверждении: «...Чтоб показанныя в изображении дела и слова были содержаны в вышнем секрете...» Велел подписать. Едва не омочив порты от страха и рачения, взошел Мишка в залу заседаний, куда вскорости стали прибывать наиважнейшие персоны государственные, господа сенаторы и высший генералитет.

Кто знает, думал про себя асессор коллежский, кто знает, может, это и есть его случай, его час звездный? Так, наверное, сказали бы мы два с половиной столетия спустя. Михайло Хрущов думал и надеялся на начало своей большой карьеры. Что из того, что она пойдет по розыску? Тоже служба государева. Вон, Андрей Иванович с самого низу через застенок до генералов дошел. А все потому, что послушен был, не препятствовал сильным, мысли и мнения свои не выказывал. Для ради дела отца-матерь бы не пожалел. И Мишка не пожалеет. Кому счастье служит, тот ни о чем не тужит. Вона и флигель-адъютант к нему.

Скорым шагом, вприскочку поспешил он в канцелярию. Благо недалеко. Не дай бог ждать заставить императорского гонца. Расписавшись в получении пакета, стал читать сопроводительную бумагу и заторопился еще более. Велел закладывать дрожки, а сам побежал в дом цеплять шпагу да брать, несмотря на послеобеденный зной, шляпу, обшитую галунами. А то как же, ведь ему в крепость ехать, высочайшую конфирмацию объявлять...

Как разглашаются тайны? Какими путями распространяются слухи? Со времен Мидасовых не ведают люди путей молвы. Несмотря на то что следствие велось в тайне, а императрица и двор уже давно перебрались на летнее время в Петергоф, подсудимые были в курсе всех изменений хода процесса. Знали, что, несмотря на обилие челобитных, последовало высочайшее распоряжение «розысков более не производить». Знали и о составленном «Изображении», кратком перечне вин главного преступника, отправленном в Петергоф.

Сказывали им, что когда Ушаков и Неплюев привезли сей документ и читали его государыне, то Бирон и Остерман, бывшие при сем, единодушно воздевали очи горе и ужасались тем пустым по существу пунктам, которые были написаны судьями. Ведь «главного вопроса» Волынский, несмотря на розыск, не подтвердил...

Знали они и состав Генерального собрания, утвержденный для рассмотрения сего «Изображения» и составления приговора. Лица, назначенные для этого, не вселяли в осужденных никаких надежд. «19 июня, высочайше учреждено было, для суда над Волынским и его конфидентами, Генеральное собрание. Членами этого собрания повелено быть: фельдмаршалу князю Трубецкому, кабинет-министру князю Алексею Черкасскому и всем сенаторам, генерал-прокурору, действительному тайному советнику, князю Никите Трубецкому, тайным советникам: Федору Наумову и Ивану Неплюеву, генерал-лейтенанту Игнатьеву, генерал-майору Петру Измайлову, советнику Адмиралтейств-коллегии Захарии Мишукову, обер-штер-кригс-комисару Иову Микулину, майорам от гвардии Николаю Стрешневу, князю Петру Черкасскому и Димитрию Ченцову, вице-президенту Юстиц-коллегии князю Ивану Трубецкому, советнику Квашнину-Самарину и бригадиру Ивану Унковскому».

Фельдмаршал Трубецкой — давний недоброжелатель Волынского. Кабинет-министр князь Черкасский уже чуть не умер со страху, когда его, оговоренного Волынским, вызвала к себе императрица. Он так рыдал в ее кабинете и с таким жаром отпирался от знакомств и партикулярных дружеств с Артемием Петровичем, что ее величество «далее следовать о том не указала». А ведь он же приходился и родным дядей графине Мусиной-Пушкиной. И уж она ли его не просила, чтоб заступился?..

Генерал-прокурор Сената князь Никита Трубецкой, о котором на следствии все говорили, что он имел с Волынским конфиденциальную переписку и читал у него в доме Юста Липсия, вызван был сначала в Адмиралтейство. Там он отперся от всего. Но на другой день его вызвала к себе императрица.

Дрожа и заикаясь от страха, Трубецкой говорил:

— Секретной переписки отнюдь не имел, зане ведал издавна его непотребное и злости исполненное состояние...

А когда Анна показала ему его письмо, изъятое у Волынского, Трубецкой едва не лишился чувств:

— Писал, матушка государыня, писал по прежней своей генерал-кригс-комиссарской должности, пока не заменен был по его желанию господином Соймоновым. А более не писал. И дома у него, злодея, был лишь однажды, по его настоянию. Боялся не поехать, поелику уже тогда ведомо мне было, что оный Волынский злодейски, яко плут, затевал на меня по природной своей злобе...